Призрак Великой Смуты - Александр Михайловский

Правда, нам неплохо помогали «беспилотники» – так группа технического обеспечения нашей разведки, следовавшая в авангарде, называла свои летательные аппараты, похожие на маленькие аэропланы. Они, словно птицы, парили над нашими головами, с высоты высматривая вражеские засады, тайные тропы и селения, в которых нас могло ожидать как традиционное восточное гостеприимство (особенно если мы за него хорошо заплатили), так и десятка полтора мужчин с винтовками, а то и с пулеметами. О результатах разведки беспилотников нам сообщали по рации – еще одной весьма полезной вещи, которую передала мне группа технического обеспечения. Со мной провели занятия, объяснив правила пользования этой радиостанцией, с помощью которой, несмотря на ее небольшие размеры, можно было связываться с авангардом. Эх, если бы все это было у меня, когда я ходил в разведку на Германском фронте! Сколько жизней мы сберегли бы тогда…

Казаки, которые, как я уже говорил, воевали в этих краях не первый год, хорошо знали местные нравы и вовремя подсказывали мне, как следует себя вести при встрече со старейшинами лурских селений, что следует сказать им и чего ни в коем случае говорить не надо. У меня хватило ума не показывать свою фанаберию и внимательно прислушаться к советам седоусых урядников. Поэтому, кроме столкновений с несколькими бандами куртатинцев и луров, разбойничий нрав которых был всем хорошо известен, боевых действий нам до поры до времени вести почти не пришлось.

До Керманшаха наша бригада дошла благополучно. Если у нас и были потери, то в основном от болезней – малярии и холеры. И хотя санитарный отряд бригады, в котором работали врачи, присланные с эскадры адмирала Ларионова, и разъяснял солдатам, как уберечься от болезней и что можно, и что нельзя есть, но больные все равно были. Правда, как рассказывали мне мои казаки, по сравнению с прошлым годом заболевших было не в пример меньше, а умирало от болезней после лечения в летучих госпиталях бригады совсем немного солдат.

– Эх, Николай Степанович, – говорил мой помощник, подхорунжий Никита Головин, – помню, как в прошлом году приехал я в Сакиз – мы тогда готовились к наступлению на Мосул. Жара страшная, с пустыни ветер подует – словно огненным ножом по коже проведет. А солдатики бедные считай что через одного больны лихорадкой. Как начнется приступ, так даже в такую жару его озноб бьет – только зубы стучат. Спасибо большое командиру нашему, Николаю Николаевичу Баратову. Пожалел он нас, приказал отвести войска от этих мест гиблых к горам персидским. Там и жара поменьше, и малярией не так сильно болеют. А то мы все бы там остались – у речки этой, Диалы проклятой.

– А ведь, Никита Спиридонович, где-то там, если верить тому, что древние рассказывали, – улыбнулся я, – был рай, росло Древо познания добра и зла. В тех краях наша прародительница Ева соблазнила мужа своего Адама, после чего и свершилось грехопадение.

– Не может быть, Николай Степанович! – воскликнул подхорунжий Головин. – Какой же там рай – там воистину ад кромешный. Не хотел бы я снова попасть в те гиблые места.

– Ну, это не мы с вами решаем, – я развел руками, показывая, что, дескать, наше дело солдатское, и против воли начальства не попрешь…

С некоторых пор нас начали беспокоить не только мелкие шайки местных разбойников, а и хорошо подготовленные и неплохо вооруженные группы кавалеристов, которые большей частью вели за нами наблюдение и старались в бой не вступать. Несколько раз вражеские разведчики – именно разведчики, а не грабители караванов – пытались подобраться к нам поближе, чтобы скрасть «языка». Но казачки мои были людьми опытными, и их голыми руками было взять не так-то просто. К тому же из группы технического обеспечения нам передали хитрые приборы – очки не очки, бинокли не бинокли, – с помощью которых ночью было все видно, словно в сумерках. И подобраться незаметно к нам в темноте – а именно тогда начинали действовать вражеские разведчики, оказалось уже невозможно.

Один раз они напоролись на наш секрет, подняли стрельбу и, потеряв двух человек убитыми, сбежали. Меня удивила их экипировка. Вместо старых винтовок – чуть ли не времен Надир-шаха Афшара – у них были новенькие английские карабины «Ли-Энфилд». Кроме того, у одного из них, видимо старшего, при себе оказался кошелек, набитый британскими фунтами, турецкими лирами и персидскими туманами. Похоже, что этим людям неплохо платили за их ночную работу.

В другой раз группа, которая попыталась тайком подобраться к нашему лагерю, оказалась более многочисленной. Но и она ушла не солоно хлебавши. У нас было ранено четыре казака, правда, легко. А вот противник понес существенные потери. Поутру мы нашли на поле боя восемь трупов, британские винтовки, легкий пулемет «Льюис» и много боеприпасов. Один из убитых, со светлыми волосами и европейскими чертами лица, совсем не походил на азиата. Обшарив его карманы, мы нашли бумажник, в котором среди фунтов и туманов лежала фотокарточка. На ней был запечатлен владелец этого кошелька в британском офицерском мундире. К его плечу доверчиво прислонилась молодая и довольно красивая девица. «Любимому Генри от Мэри. Бристоль. 1916 год», – было написано на обороте фотографии.

«Понятно, – подумал я. – Значит, союзники наши все же решили заняться нами вплотную».

Я доложил о случившемся по рации в штаб бригады. Оттуда вскоре поступил приказ, отданный лично великим князем – попытаться взять «языка» и выяснить, кто именно так настойчиво нами интересуется и кто командует этими людьми.

Посоветовавшись с подхорунжим Головиным, я послал в поиск трех самых опытных наших разведчиков. Через сутки они вернулись. У одного из них – у урядника Широкова – была перевязана рука и разорван бешмет. Они привели изрядно помятого пленного. Это был куртатинец, который поначалу прикидывался, что не понимает по-русски.

Но мои казачки умели развязывать языки. Вскоре пленный заговорил, да так, что я едва успевал записывать то, что он нам рассказывал. Выяснились интересные подробности.

Оказывается, нами действительно заинтересовались британцы. Главным у них был некий «полковник», к которому, несмотря на его маленький рост и тщедушное телосложение, другие англичане относились с большим уважением. По словам пленного, он уже бывал в этих краях, когда велись переговоры между британским генералом Таунсендом, осажденным турками в Эль-Куте, с командующим турецкими войсками Халил-пашой. Но переговоры прошли неудачно для британцев, и генерал Таунсенд капитулировал.

Когда я доложил о пойманном нами «языке» в штаб бригады, там заинтересовались им и велели немедленно доставить его к ним. А мне велели собирать информацию как о британских разведывательных группах, так и об их командире.

– Это очень опасный человек, Николай Степанович, будьте с ним поосторожней! – сообщил мне по рации великий князь. – Он нужен нам скорее живым, чем мертвым, но вы все равно понапрасну не рискуйте.

Я предупредил своих казаков, и до самого Ханекина мы дошли без каких-либо происшествий. Нас там уже ждали. Как я понял, корпус генерала Баратова и наша механизированная бригада должны наступать на британцев в направлении Багдада. Но это будет лишь после того, как генерал от кавалерии Баратов и генерал-лейтенант Романов разработают план наступления и начнут подготовку к решающему броску на юг.