Последний штрих к портрету - Людмила Мартова

– Как ваш отец, снявший скальп с конвоира?

Старая женщина усмехнулась, и выглядело это отвратительно.

– Да, как мой отец. Сначала я велела Димке просто украсть золото. Но потом эта коза Глашка стала говорить, что передумала уезжать от мамочки, папочки и бабушки. И я поняла, что ей нужно отрезать все пути к отступлению. И я велела Зимину убить всех троих. Знала, что Димка справится, потому что он был бешеный. Для него убить человека было все равно что стакан воды выпить. Я была рада знать, что они умрут. Старуха вызывала во мне восхищение, граничащее с ненавистью. До того, как я ее узнала, даже не догадывалась, что можно восхищаться и одновременно ненавидеть, и что эта ненависть, вызванная чужим превосходством, недостижимой элегантностью и породистостью, что ли, может быть такой сладкой и острой одновременно. Когда я приехала в Москву, мне пришлось учиться быть Глашкой. Но с возрастом мне не пришлось учиться быть старухой. Я впитала ее в себя всей кожей еще в детстве.

– Колокольцевы умерли, вы забрали золото и уехали. Что было дальше?

– Мы простудились. Обе. У Глашки началась пневмония, в Чите в больнице она умерла, а я решила, что это шанс. Возможность все-таки поступить учиться на врача, жить в Москве, быть не бедной приживалкой, которой помогают из жалости, а своей, родней, плотью и кровью. Я выбросила паспорта, получила справку, приехала в Москву и пришла к Лондонам как старухина внучка. Поступила учиться, вышла замуж, родила дочь. Обычная нормальная жизнь.

– А потом вас нашел Зимин…

– Да, он оказался в Москве и меня нашел. То есть, он думал, что его девчонка Ирка Птицына умерла, а искал Глашку, чтобы попробовать узнать про золото.

– Он следил за Ольгой у университета.

– Да, никак не мог понять, почему она так похожа на его Иринку. А потом мы встретились. И он, конечно, все понял. И простил. И начал строить планы, как мы можем быть вместе. Для этого ему нужно было исчезнуть как Дмитрию Зимину и появиться совсем другим человеком, далеким от криминального мира. Зимин утонул в Марбелье, Вадим Ветров познакомился с доктором Колокольцевой и подружился с нею. Так мы могли легализовать наши отношения, не бросая тень и не роняя зерен сомнения в моем прошлом. Маша знала, кто он, но ей было выгодно молчать. Она и молчала.

– Это вы приезжали к нему в Марбелью? – Бекетов вздохнул. – У него в спальне ваша фотография, сделанная там, на Апельсиновой площади. Я узнал это место, хотя никогда там не был.

– Да, мы тогда не могли оторваться друг от друга. Знаете, есть такая любовь, которая навсегда. Это как раз наш случай. И ничто не в силах ее разрушить. Ничто!

– Даже то обстоятельство, что Зимин убил вашу дочь?

Женщина помрачнела, растерла лицо руками, словно отгоняя страшные воспоминания.

– Это был несчастный случай. Карма, которая всегда настигает. Оля не должна была быть в той машине. Они собрались в Магадан, хотели разыскать могилу Колокольцевых, найти моих одноклассников. Это было опасно. У кого-то могли остаться фотографии. Мне не надо было, чтобы они туда ехали. И я попросила Димку подстроить аварию. Я отпустила няню на выходной и вызвала Олю на дачу под предлогом того, что у меня срочная операция. Васька привез ее и должен был вернуться в город, на дурацкое собрание перед командировкой. Я не хотела его убивать, меня бы вполне устроило, если бы он просто попал в больницу, потому что тогда они никуда бы не уехали. Но судьба распорядилась так, что эта старая дура, няня Ирина Михайловна, вернулась, и Оля села в ту машину. Они погибли. Оба погибли. Главный мужчина моей жизни убил мою дочь. Вы даже представить себе не можете, как его это мучило. Но я знала, что он не виноват. Это судьба.

– Зимин знал, что вы сделали? Про убийство Демидовой и соседки он знал?

– Я не говорила ему. Но он догадался, разумеется. И пообещал, что если что-то пойдет не так, то он все возьмет на себя.

– Вы были готовы, чтобы он сел в тюрьму? Снова?

– Он предупредил, что в тюрьму больше не сядет. И сказал, что у него припасен рицин. Как раз на случай разоблачения. Он действительно меня любил.

Квартира наполнялась людьми. Приехала вызванная Бекетовым опергруппа, где-то на заднем фоне мелькнуло растерянное лицо ничего не понимающей Глашки. Значит, девушка уже вернулась из аэропорта. Как она будет теперь жить? Со знанием, что ее бабушка убила ее мать и отца и еще пятерых человек. Если считать с Зиминым, то шестерых.

– Зря вы меня снотворным напоили, Аглая Тихоновна, то есть, – Катя запнулась, – Ирина Николаевна. – Видите, все поняла не я, а Владимир Николаевич. Не было никакого смысла меня убивать. Даже если бы у вас получилось, он бы все равно догадался.

– А кстати, – женщина посмотрела на Бекетова с некоторым любопытством в погасшем было взоре, – где именно я ошиблась?

– Во-первых, вы совершенно зря вообще вспомнили историю с золотом. Это же вы впервые вывели нас на Зимина. Зачем? Хотели отвести от себя подозрения? Так вряд ли кто-то всерьез решил бы, что вы избавились от одноклассницы, которую не видели пятьдесят лет. Это был бы чистый висяк, если бы не упоминание Зимина.

– Я запаниковала. Я не догадалась забрать у Нюрки кошелек или что там у нее с собой было. Раз не было ограбления, значит, у убийства была причина, и для человека, который приехал в Москву второй раз в жизни, она могла крыться только в прошлом. Я была уверена, что, переводя стрелки на Димку, ничем не рискую. Официально он был давно мертв. Но как именно вы поняли, что я – не Аглая, а Ирина? Ни за что не поверю, что это Димка разоткровенничался перед смертью.

– Можно и так сказать, – Бекетов полез в карман и достал оттуда старую, пожелтевшую и обтрепанную по краям фотографию.

На фотографии были видны сопки, открывающие вид на море, лениво перекатывающее холодные барашки волн. У кромки воды стояли три девушки, тоненькие, ладные, нарядно одетые в честь первого серьезного события в своей жизни – выпускного бала. Две девушки казались одеты очень просто, можно даже сказать, бедно, у третьей было очень красивое, видно, что новое и очень модное, крайне необычное платье. У всех троих на тонких запястьях можно было разглядеть часики, кажется, золотые. У той, что в платье, у горла была прикреплена старинная, очень изящная камея.

У одной из девушек было простенькое и немного глуповатое, беззаботное выражение лица. Вторая смотрела чуть исподлобья, с тревогой, словно внутри себя принимала какое-то очень важное решение. Третья выглядела бесшабашной, чуть пьяной от какого-то неведомого успеха, манящей, опасной, призывно-обещающей.

– Что это? – Ира Птицына, постаревшая, но все еще похожая на третью девушку с фотографии, смотрела непонимающе.

– Это фотография, сделанная в день вашего выпускного. Ее Дима Магадан возил с собой, куда бы ни забрасывала его жизнь, а бизнесмен Вадим Ветров хранил под обложкой паспорта. Вас на этой фотографии вполне можно узнать. Не понимаете?

Катя взяла фотографию из его пальцев, покрутила в руках и вдруг счастливо засмеялась от того, что истина была так проста и незамысловата.