Пение птиц в положении лежа - Ирина Дудина

В залив врезался мол. Он безмолвствовал. Лишь щётка кустов щекотала зимний воздух. Одно, лишь одно дерево росло посередине мола. Небольшое, не старое, но и не молодое. Просто одно. Это было красиво и соразмерно. Одно дерево на моле.

Валуны, летом облизываемые бледным языком залива, ныне были покрыты нагромождением пластов льда. Небольшие пирамиды. Ледяные противотанковые сооружения. Против ледяных танков озверевшей Снежной королевы.

Слева тарелка залива была девственно пуста. Пуста и белоснежна, выдавая тайну, что небо серое. Красивый гризайль. Гризетка, ещё не украсившая фон ничем. Стиль гранж.

Полезные советы нелюбимому мужчине

Я сказала ему:

— Как хотела бы я отправить тебя в клуб «69»!

— Зачем?

— Чтобы тебя там жестоко оттрахали. В жопу оттрахали со страшной силой. Чтобы ты стал усталым пидером. А потом в рот. А потом опять в жопу. И опять в рот…

Он тихо застонал, закатив свои глазки цвета гноя к своему обоссанному, разваливающемуся потолку, в потёках каких-то и сталактитах и сталагмитах из облупившейся штукатурки.

— Зачем? — спросил он. — Зачем тебе всё это?

— Ну… — Я задумалась… — Ну, мне незачем. Я о тебе забочусь — чтобы ты стал привлекательней. Чтобы обрёл самого себя. Почувствовал себя со всех сторон. Принёс всестороннюю пользу. Хоть кому-то доставил удовольствие. Ты же никогда и никому не доставлял удовольствия в своей жизни, не правда ли? Ты — никакой какой-то… Невзрачный. Отсутствующий… Ты не можешь выйти из своего «я» и проникнуть на территорию другого позитивно, чтобы тому радостно стало…

Ф. продолжал тихо стонать и скрежетать почернелыми от никотинового налёта зубами. Впрочем, зубы у него были неплохие — крепкие ещё.

Вечером я рассказала Маше о разговоре с Ф. Она внимательно выслушала мои рекомендации для Ф. Особенно о том, чтобы оттрахали сначала в задницу, потом в рот, потом опять в задницу и т. д. — много раз подряд…

— Ой, — сказала она, и в понизившемся голосе её послышалась скрытая дрожь. — А можно вместо него меня отправить в клуб «69»?

— Зачем? — спросила я её, не понимая, о чём она…

— Я тоже так хочу — то в задницу, то в рот, то в задницу, то в рот, много раз…

О вакууме

Ты знаешь, а главное — у меня нет, совершенно нет религиозной основы. Моё сердце пустотно. В нём нет уважения к себе. О, Бога я люблю! Я боюсь его гнева. Я лебезю перед ним. Душа чиста изначально, и всё-то правильно она знает. Что хорошо, что плохо. Я всегда мучилась от стыда и мук совести. Я сильно мучилась. Я долго, упорно говорю «нет», я преодолеваю себя, я заставляю себя преступить. Я содрогаюсь от ужаса, оглядываюсь на пустотность моей жизни, на безжизненную пустыню под названием «жизнь», на эти покрытые льдом пески, на это отсутствие фигур, на этот мрак и холод, эту страшную темень, в которой я живу. Бесы предлагают мне согреться у своего огня. Они похохатывают от удовольствия и потирают руки. Они говорят — выбирай! И я всегда делаю насилие над собой. Я делаю шаг навстречу. А душа? Что ж, душа обязана трудиться. Только от меня зависит превратить беседу с попутчиком или встречу с незнакомцем в нежное шептание двух душ. Только от меня…

Да, душа моя жаждет чистоты и правды. Но это — не от уважения к себе и любви к себе. Нет, этого во мне совсем нет. Одно самоуничижение, дико разросшееся на пустыре жуткой гордости. Я сплошная горизонталь — никакого насилия и противопоставления, никакой воли своей, своеволия. Жестокое божество опалило меня с детства моего. Я подчиняюсь ему безропотно. Вместо того чтобы абстрактно петь в пустоту, невостребованной, стиснув зубы, петь, я сникаю, вяну и не пою месяцами и годами. Где, где воля? Где упорство? Где тупое долбание в одну точку, где кропотливый, упрямый труд — несмотря ни на что? Дьявол ли искушал меня, или Господь испытывал? Я ни одного экзамена не сдала на 5.

Голос Бога отсутствовал во мне. Вера слаба, или сдохла, или отсутствовала изначально, или стыдно было верить, или больна вера тяжким тифом, в бреду вера… Вынут стержень был из меня. Только внешнее, только мир извне был ориентиром моим и богом, которого я стремилась слушаться. Ничего внутри. Одна пустота и пустыня, один вакуум. Никакого перста указующего.

Ты знаешь…

Ты знаешь, секс — это хуже наркотика. Подсаживаешься на чьи-то противоположные гормоны… И… Потом очень трудно без этого, мучаешься, мучаешься, ломка такая в теле… Героин твой, герой твой — лишь тень его мелькнёт на горизонте, а тебя уже тянет мучительно, и ничто заменить не может… Это, кажется, в народе называется «любовь».

Видения наяву

У помойки страшно выла собака. Я подошла ближе. То, что я увидела, было чудовищно. Собака была как скелет. На ней был железный намордник, закреплённый толстым, жёстким кожаным ремнём. Видно было, что скоро её ждёт голодная смерть.

Увидев моё приближение, она страстно, гневно залаяла на меня. Я попыталась ухватить её за обрывок ошейника, разобраться с замком. Собака свирепо заклацала молодыми зубами, пытаясь укусить. Она люто ненавидела людей, считала их подонками, причинившими ей мучительный путь к смерти. Я протянула сардельку. Она её мгновенно высосала сквозь металлические прутья, опять злобно, негодующе залаяла. Я сказала ей: «Дура!» — и достала ещё сардельку. Она и её выпила. Завыла и скрылась во тьме, плача и проклиная всех, не давая никакого шанса помочь ей.

У начала жизней

У всех какая-то фигня в роддоме.

Толстая несовершеннолетняя девушка напротив рожает от юноши-пьяницы, который её бросил. Ещё одна девушка-бухгалтер мрачно молчит. Когда речь зашла о любви, говорит: «Любовь, любовь! Ну надо за кого-то замуж выходить. И от кого-то рожать надо. Вот и вся любовь…»

Справа женщина-коллекционер. Рожает третий раз от третьего мужчины. С мужем не расписаны, и свекровь её ненавидит. Всё время курит, за пять минут до родов пошла под лестницу покурить — и там-то её и прихватило.

Слева — милая, милая девушка, романтичная и нежная. И муж у неё романтичный, с бородкой. А ребёнок родился ужасно больной, полуживой, его забрали лечить в детскую больницу. Они грустны, подавлены, и каюк их розовой мечте о счастливой жизни — по крайней мере на ближайшую пару месяцев.

Привезли ещё роженицу. Она спит. Уникальный случай. В прошлые роды она так же заснула — и благополучно родила во сне. И сейчас — что-то типа летаргического сна. Но вот у неё как раз то всё хорошо и вышло. Опять родила во сне — хорошего толстого мальчика. Вовремя проснулась. И семья у неё хорошая — единственная нормальная семья на всю нашу палату. Бывают люди, у которых всё хорошо.

О звёздном небе

В Воронежской области потрясающее ночное небо. Когда я первый раз увидела, я была изумлена, повержена. В смысле — сначала повержена на тёплую землю, потом изумлена. Но и развеселило меня неимоверно. Боже — да там жизнь живая. Вот, ползаешь по червеобразному отростку земной жизни, без всякой надежды на счастье и красоту. И вдруг — да ты не одинок, свидетельствуют жужжащие и игручие звёздочки, подмигивающие из глубин, — и чем больше всматриваешься в их весёлые стада, тем больше их видишь, упорядоченно вращающихся. Ощущение столь сильное, какое можно сравнить лишь с ощущением беременности — жизни в до сих пор безжизненном и эгоистично неприличном животе.