Арена заблудших - Марина Ясинская

А потом он увидел Тину. Она опустилась на корточки в самом углу, возле толстых труб с проплешинами ржавчины и, склонившись над чем-то, что-то бормотала. Кирюша не понимал слов, это был какой-то другой язык, но речитатив звучал ритмично, словно Тина напевала какую-то языческую песню. Или произносила заклинание.

Слова постепенно набирали мощь, хотя голос Тина не повышала. В воздухе сгущалось напряжение и даже стало потрескивать, словно вокруг накапливалось электричество.

– Сестры и братья, отзовитесь, – внезапно услышал Кирюша знакомые слова. – Сестры и братья, отзовитесь!

На полу перед Тиной появился небольшой светящийся бледно-голубым купол, на котором тут и там вспыхивали и гасли желтые искры, а внутри что-то темнело. Очень хотелось получше рассмотреть, что происходит, но мешала присевшая на корточки Тина. Подходить ближе Кирюша не решился: он не знал, как с ним поступит эта… это существо, когда поймет, что он увидел то, что ему видеть явно не полагалось.

– Фамильяры, только фамильяры, – пробормотала себе под нос Тина. – Что ж, я и не сомневалась.

От резкого броска ее руки Кирюша вздрогнул. И едва подавил вскрик, когда понял, что Тина не глядя поймала крысу. Подняла ее над куполом, взяла обеими руками – так, словно собиралась сломать пополам.

– Значит, придется будить яггера, – сказала она то ли крысе, то ли себе под нос и снова начала напевать ритмичный речитатив из незнакомых слов.

Крыса пищала и дергалась, пытаясь вырваться из хватки. Речитатив ускорился, и Тина начала делать такие движения, словно выжимала мокрое белье.

Писк превратился в визг, а потом затих. На светящийся купол закапали темные капли. Там, где они падали, по голубоватой поверхности шла рябь, раздавалось шипение и поднимался легкий дымок. А вскоре на поверхности вспыхнуло несколько ярко-черных огоньков.

– Прекрасно, – довольно протянула Тина.

Кирюша медленно попятился. Что бы тут ни происходило, оно подходило к концу. И ему лучше убраться отсюда, прежде чем Тина его заметит.

Холод пробрался под пижаму, ноги в теплых тапочках-собачках замерзли, по всему телу ползали противные мурашки. Кирюша бесшумно – спасибо нелюбимым тапочкам – пронесся мимо клеток с елками, выскочил на площадку, больно задев плечом открытую дверку одного из почтовых ящиков, вбежал в квартиру и едва подавил желание захлопнуть дверь, чтобы не впустить Тину. Но ее закрытые замки не остановят.

Проскользнув в спальню, Кирюша сбросил тапочки, нырнул под одеяло и укрылся с головой. Он никогда не прятался под одеялом от монстров, потому что знал, что их не существует. Но сейчас он отчаянно хотел спрятаться от Тины. Она была страшнее монстров.

* * *

Шатер раскидывали на футбольном поле возле спортивно-оздоровительного комплекса, на удивление приличного для столь скромного городка.

Решив, что отсутствие дара – не помеха тому, чтобы быть полезной, Кристина помогала устанавливать ларьки и киоски, расставлять в них мягкие игрушки и раскладывать леденцы. Рядом крутился Апи, то помогая, то мешая попытками помочь. Кристина снова попыталась с ним заговорить, но он, как обычно, молчал и только смотрел на нее блестящими карими глазами. В очередной раз она сделала себе мысленную зарубку: расспросить кого-нибудь об «обезьяныше». Он был единственным ребенком в цирке. Как вообще вышло, что он оказался лишним в своей жизни? Хотя… она может не пережить сегодняшнее представление, и тогда все это перестанет иметь для нее значение: и прошлое Апи, и загадочное отсутствие клетки с ягуаром, который тем не менее откуда-то появляется к каждому представлению, и тяжелые армейские ботинки, которые Летун не снимал даже на ночь, – она как-то видела его в окне автобуса, в котором он жил, он спал на постели прямо в них… Она так и не узнает, к какой же северной народности принадлежит Те и почему на дорогах, по которым они ездят, никогда нет других машин.

Неподалеку, отделенные дорогой и широкой парковкой, текли рутинные будни. Люди входили в спортивный комплекс и выходили из него, ждали на остановке автобусы и маршрутки, ехали куда-то по своим делам. Как же им везет! Живут обычной человеческой жизнью, с ее радостями и горестями, – и даже не осознают, какое это счастье!

Из разъехавшихся в стороны стеклянных дверей спорткомплекса появилась стайка девочек с мокрыми волосами и следами прищепок на переносицах. Синхронистки. Кристина ностальгически вздохнула. Кто знает, отпусти ее тогда родители в другой город, может, сейчас бы она уже была чемпионкой! Ну или, во всяком случае, точно не стала бы лишней в собственной жизни и не оказалась бы в «Колизионе», выкинутая фамильяром!

От мрачных мыслей Кристину оторвал Фьор.

– Как дела?

– Нормально, – соврала Кристина. – А у тебя?

– Почти как новенький.

– Будешь сегодня выступать?

– Да. Только надо будет наложить побольше краски на тело, чтобы не пугать зрителей ожогами. А как насчет тебя?

В графитово-серых глазах Фьора светилось неподдельное беспокойство и искреннее участие. Это задело Кристину до глубины души – и мгновенно раздуло тлеющие угли тревоги до самого настоящего пожара. Еще немного – и она того и гляди расплачется! Представление уже сегодня вечером, а у нее по-прежнему никакой ясности насчет своей судьбы!

– А я смогу в лучшем случае выйти на арену в самом начале и громко объявить: «Здравствуйте! Рассаживайтесь поудобнее, представление начинается! Не кидайтесь попкорном в артистов и не используйте фотоаппараты со вспышкой!» – резко, почти грубо ответила Кристина. – Как думаешь, это потянет на номер?

Фьор остановил признаки начинающейся истерики, взяв Кристину за руку, отчего по ладони тут же побежали мурашки – отголоски того странного момента, который она пережила в цыганской кибитке.

– Я уверен, что у цирка на тебя свои планы; зачем тебя сразу удалять, ведь ты только что здесь оказалась!

Кристина слышала слова Фьора словно издалека; большая ее часть сосредоточилась на будоражащих ощущениях и отсветах видений, которые вызывало его прикосновение. Неужели это только у нее одной? Или он тоже это чувствует?

Она уже решила спросить у Фьора, не испытал ли он чего-нибудь необычного, когда они соприкоснулись руками вчера в кибитке, но не успела – фаерщик заговорил первым:

– Скажи, ты ничего со мной вчера не сделала?

– Что? – опешила Кристина и от неожиданности закашлялась.

– Вчера, в кибитке, – терпеливо пояснил Фьор. – Ты вернула мне огонь. А больше ты ничего со мной не сделала?

– А что я с тобой сделала?

– Я об этом тебя и спрашиваю!

Разговор стремительно зашел в тупик. Кристина встряхнула головой, пытаясь перезагрузиться и начать заново.

– Так, давай сначала. Я не понимаю.

– Ты вернула мне огонь.

– Ну… сказать, что я это с тобой сделала, будет большим преувеличением; у меня получилось совершенно случайно.