Барселона под звуки смерти - Анна Орехова

Доктор рискнул, ведь с имплантом и серёжкой мог торговаться за свою жизнь. Именно поэтому принялся палить по машине.

– И тут, видимо, я должен сказать вам спасибо, – Рамиро посмотрел на Нику. – Мы бы сейчас не беседовали, если бы вы не увезли нас оттуда.

По его взгляду и интонациям Ника прочитала несказанное: да, в парке она его спасла, но вся эта история не случилась бы, если бы она с самого начала говорила правду.

Коллеги Рамиро уже мчались на подмогу, когда увидели несущуюся от парка машину и выстроили заслон. В нормальной ситуации Ника бы сумела затормозить, но с простреленным плечом, сидя на коленях у раненого Рамиро, слишком поздно вдавила тормоз и крутанула руль. В результате: у неё сотрясение и синяки, у Рамиро тоже сотрясение, перелом колена, ушибы по всему телу. Вдобавок – пуля в груди, из-за которой он едва не попрощался с жизнью.

Когда Перес закончил рассказывать, Рамиро уже клевал носом.

Кирилл поднялся.

– Нам, наверное, лучше уйти. Пусть отдыхает.

Ника тоже встала.

– Идите, я догоню.

Перес спрыгнул с подоконника. Они с Кириллом вышли, а Ника подошла к Рамиро и укрыла его почти сползшей на пол простыней.

– Вы спасли мне жизнь. Я всегда буду вам благодарна.

Рамиро открыл глаза и тепло улыбнулся.

– Вы особенная девушка, сеньорита Ловкина. Только, пожалуйста, больше не врите следствию. И не снимайте эту штуку за ухом. Дозвониться было бы гораздо проще, чем отстреливаться в парке.

Словно подтверждая его слова, звякнул телефон. Ника глянула на экран: «Привет! Ты как? Когда выписывают? Операцию можно провести послезавтра или только через месяц. Что скажешь? Какую дату бронировать?»

– До свидания, синьор Фуэнтес, – она легонько коснулась губами его щеки.

Вышла из кабинета и ответила Михе: «Бронируй на послезавтра. Давай уже покончим с этим».

Утром Ника наконец приняла душ. Во-первых, чтобы не распугивать пассажиров метро своим видом и запахом. А во-вторых, чтобы не шокировать только-только оклемавшегося шефа.

В магазине на первом этаже нашлись мыло, полотенце и шампунь. Сложнее всего оказалось спрятаться от медсестры, которая строго настрого наказала: никакого душа. Раньше с тампонами в носу ослушаться было нереально, но теперь Ника аккуратно намыливала голову левой рукой, стараясь не намочить правую.

Во время последней перевязки медсестра сверлила её взглядом (перемены сложно было не заметить), но промолчала. Какой смысл что-то объяснять непослушной пациентке? Мало того, что глухая, так ещё и по-испански ни бум-бум.

Ника собрала вещи, взяла лекарства, выписку (дома стоит как минимум раз обратиться к врачу) и поехала в другую больницу – навестить Романа Валентиновича.

Шефа, по всей видимости, болезнь ничему не научила. Роскошная палата, конечно, уступала номеру в «Сэфере», но можно не сомневаться, дороже этих апартаментов в больнице ничего не нашлось. Огромная комната с панорамными окнами и собственной ванной (куда ещё могла вести полупрозрачная дверь?), на стене телевизор дюймов на сорок, не меньше, широкая кровать с приставным столиком и кожаный диван для посетителей, на котором, свернувшись калачиком, спал Ромик.

– Вероничка Семённа! – шеф оторвал взгляд от телефона и широко улыбнулся. – Ромик! Эй, Ромик! – он бесцеремонно запустил в сына небольшой подушкой. – Просыпайся, у нас гости!

Ромик сел, оглядываясь и моргая. Похоже, пытался понять, где находится. Мятая рубашка, щетина, покрасневшие глаза – неужели всё это время дежурил у постели шефа?

– Вероника Семённа, милая…

Дальнейший поток слов Ника не разобрала, пришлось переспрашивать. Шеф повысил голос:

– Видок у вас, говорю! Ужас, просто!

Роман Валентинович и сам выглядел не лучше: бледный, небритый, весь осунувшийся. Сорок восемь ему теперь точно не дашь, даже к пятидесяти трём, которые значились в паспорте, хотелось прибавить года три-четыре.

– Давай-давай, Роман, – продолжал командовать шеф. – Уступи даме место и попроси нашу замечательную медсестру приготовить кофе.

Ромик сполз с дивана, растёр лицо ладонями, что-то невнятно буркнул и отправился в ванную.

– Да я не себе! – крикнул ему вслед шеф. – Я ж для Вероники!

Из-за двери донесся шум воды и мычание Ромика.

– Принесёт, никуда не денется. Да вы присаживайтесь! – шеф указал на диван.

Ника заметила в углу стул, пододвинула его ближе к кровати и села.

– Так лучше слышно? – догадался шеф.

– Да, – она достала из сумки блокнот. – Роман Валентинович, я не всегда разбираю речь, поэтому если что, буду просить вас писать.

На последнем слове голос дрогнул. Какого чёрта! Ведь репетировала, старалась произнести фразу твёрдо.

– Как вы себя чувствуете? – шеф тепло улыбался, совсем как Рамиро вчера, когда просил её больше не снимать слуховой аппарат.

– Я-то в порядке. А вы как? Скоро выписывают?

Из ванной вышел недовольный Ромик. Что-то спросил, глядя на Нику.

– Я не… – начала было она.

– Спрашивает, какой кофе принести, – подсказал Роман Валентинович.

– А-а-а… флэт-уайт, если можно.

– А мне капучино и чего-нибудь шоколадного, – добавил шеф.

Ромик тяжело вздохнул и вышел в коридор.

– Опять притащит какао и овсянку, – проворчал шеф. – Какой смысл в этих хоромах, если ничего вкусного нельзя?

Ника подумала, что, скорее, не видит смысла в хоромах, когда бизнес трещит по швам. Но вслух спросила:

– Так как вы себя чувствуете?

– Да нормально всё, – отмахнулся Роман Валентинович. – Говорят, ещё неделю лежать. Деньги тянут, не иначе. Вы бы знали, сколько стоят эти апартаменты! Но с другой стороны, почему бы не воспользоваться, раз «красные» платят?

– «Красные»? – Ника подумала, что не расслышала.

– Ну да, я, знаете ли… – он запнулся, словно подбирая слова, а потом негромко добавил: – Экономить надо, Вероника Семённа. Дела ни к чёрту. Одни убытки, прибыли ноль. Сижу, изучаю цифры, думаю, как быть дальше.

– Я не поняла, почему «красные» платят?

– Ну так… – Роман Валентинович глянул на дверь и недовольно закатил глаза. – Говорил же, овсянку притащит.

Ромик поставил на столик перед шефом тарелку с вполне аппетитной кашей и кружку какао.

– Рассказываешь о своём благодетеле?

Роман Валентинович усмехнулся.

– Да какой он благодетель? Поддержал соотечественника, за что ему спасибо, но на благодетеля всё равно не тянет.