Ловушка страсти - Джулия Энн Лонг

— Я бы хотел жениться на тебе, Женевьева, — пояснил герцог.

Она по-прежнему не могла ничего прочесть на его лице.

Боже правый! Пожалуй, теперь это настоящее предложение.

Правда, он скорее высказал свои предпочтения, чем предложил ей руку и сердце.

Первой мыслью Женевьевы было: никто никогда не сделает ей настоящего предложения.

Затем у нее появилось ужасное чувство, что всякий раз, как мужчина заговорит о женитьбе, она будет терять дар речи.

— Хочешь, чтобы я выразился иначе? — сухо и чуть иронично спросил герцог.

Конечно, он был полон достоинства, как всегда. Никаких красных пятен на лице или дрожащего голоса. Он не крутил пальцами листья и пуговицы. Просто внимательно смотрел на Женевьеву и не двигался с места. Его глаза жгли ее. Она уже знала, что когда герцогом овладевают сильные чувства, он застывает на месте. Ей хотелось коснуться его и успокоить.

Она не посмела, и внезапно ей стало страшно.

«Я не люблю его. Он не любит меня».

Вот почему он сделал предложение. Она поняла это вчера ночью.

Он хотел защититься от боли.

— Но… мы же нелюбим друг друга, — сказала Женевьева.

Довольно практичное замечание.

Он чуть заметно кивнул, вероятно, соглашался с ней.

— И ты знаешь, я ведь люблю Гарри.

Тишина.

— Конечно, — ответил он.

— И я не в твоем вкусе, как ты уже говорил, слишком умна.

Очередная пауза. Женевьева опасалась, что обидела его, но это казалось маловероятным. Скорее всего была уязвлена его гордость.

— Не в моем вкусе, — медленно повторил он со скрытым удивлением. — Ответь мне, Женевьева. Как ты думаешь, была ли ты в моем вкусе вчера ночью?

Прошлая ночь. Их обнаженные, мокрые от пота тела, поцелуи, прикосновения. Господи! Женевьева не удержалась и перевела взгляд на его руки и губы. Герцог понял, о чем она думала, и его глаза гневно вспыхнули. Он казался рассерженным.

— Это другое, — произнесла она слабым голосом.

— Неужели?

Он приподнял бровь. Почему он никогда не краснеет?

— Ты сам так сказал, — чуть слышно возразила она, чувствуя смущение и страх.

Ее щеки разгорелись. Отчего ей казалось, будто она понимает мужчин? Она совершенно ничего о них не знала.

Зачем он все испортил?

— Верно, — мягко согласился он. У него был очень усталый голос. — И все же могло быть и хуже.

Очень лестно.

Женевьева молчала, пытаясь прочесть на его лице его настоящие мысли и чувства. Странно, но теперь ощущение единства ушло, и она осталась одна. Женевьева не знала, что сказать.

— Конечно, ты прав, — наконец выдавила она.

По его лицу скользнуло раздраженное выражение. Он ненавидел, когда его пытались успокоить.

— Разве ты не хочешь для себя лучшего, Монкрифф? Разве ты не хочешь жениться по любви?

Он не нахмурился, но Женевьева заметила, как сжались его губы, и вот он уже рассердился — замечательно!

— Какие у тебя есть возражения? Ты бы предпочла, чтобы я поцеловал твою руку?

Она поняла, почему многие мужчины ограничивались лишь поцелуем руки. Возможно, Гарри оказался более благоразумным. Поцелуй в губы был неосмотрительным и осложнял все дело.

— Нет! Ты знаешь, чего я хочу. Это все еще возможно. И я…

Женевьева хотела, чтобы все оставалось как прежде. Хотела, чтобы их план был неизменным. Хотела ночью предаваться любви с герцогом, а днем добиваться расположения Гарри.

— Меня устраивает настоящее положение вещей.

Герцог повернулся и пошел прочь. Шаг, два шага, три…

Женевьева последовала было за ним, но тут же поняла, что пытается его догнать. Он быстро шагал по аллее, и как бы она ни старалась, она не смогла бы этого сделать, разве только не побежала бы изо всех сил. Она не станет бегать за ним, не станет потакать его детским капризам. Но, глядя на его удаляющуюся спину, она испытала панический страх от того, что он будет вот так идти и идти и наконец совсем исчезнет. Словно в страшном сне, когда не можешь дотянуться до человека, хотя он кажется таким близким.

Может быть, это он убегает от нее? Страшный герцог убегает от нее. Женевьева остановилась.

— Я не стану бежать или кричать, тебе ведь все равно. Если, конечно, захочешь поговорить.

Превосходное язвительное замечание. Обычно это была привилегия герцога. Странно, но до его появления Женевьева редко говорила колкости. Он действительно вытащил на свет божий все ее прекрасные качества.

Герцог остановился. Когда он повернулся к ней, ей показалось, она заметила выражение смущения на его лице. Он увидел, как сильно она отстала.

Женевьева не двигалась с места и ждала, когда он подойдет к ней.

И герцог подошел. Она вздохнула с облегчением. Однако остановился он на значительном удалении от нее, словно боялся подойти ближе или хотел, чтобы она по-прежнему чувствовала себя одинокой.

В его зеленых глазах играли солнечные блики, как будто монетки на дне колодца желаний.

Чего он на самом деле желал? Поймет ли он сам когда-нибудь?

— Алекс… — тихо позвала Женевьева, словно подманивала напуганное животное.

Она боялась, что нежность снова отпугнет его.

Но выражение его лица смягчилось, возможно, он вспомнил, когда она впервые назвала его по имени.

Он тяжело вздохнул.

Женевьева ужасно боялась, но не могла понять причину своего страха.

— Ты не… — Как ей сказать это? — Ты не разочарован?

Она была очень осторожна.

— Из-за чего?

Проклятие! У него такой ровный голос, почти безразличный.

— Из-за твоего предложения?

— Моего… Конечно, нет. И это был скорее вопрос, предположение, а не предложение.

Отлично, теперь он все расставил по местам.

— Хорошо. Мне бы не хотелось терять твою дружбу.

— Правда?

Ирония в его голосе напугала Женевьеву.

— И ты должен быть любимым.

Его глаза расширились. Он не доверял ей?

— Должен быть любимым… — удивленно повторил он, словно никогда не слышал ничего более странного и наивного.

Женевьеве тоже не нравилось, когда над ней смеются.

— Я не хочу выходить за тебя, — раздраженно сказала она.

В ее голосе проскользнули нотки отчаяния.

Ей казалось, все повторяется: она уверяла, что больше не станет целовать его, а чем все закончилось?