Догоняй! - Анатолий Уманский

9

Машина неслась через лес по разбитой дороге, подпрыгивая на ухабах. За окнами рябили березы, впереди наливалось тьмой грозовое небо. Дубовик смотрел на дорогу и не видел ее. Не из-за происшествия на кладбище – этот ребус он, разумеется, разгадает… как только разрешит все дела со своей молчаливой пассажиркой.

Его всегда влекло к ней. Было в этой тихой рыжей мышке, удивительным образом сочетавшей ослиное упрямство с овечьей покорностью, что-то, сводившее хладнокровного следователя с ума. Благо собственная супруга, раздобревшая после неудачных родов, порядком опротивела. А может, все дело в том, что эта женщина принадлежала Марку. Марку, которому еще не столь давно принадлежало все, чего Алексей был лишен.

Однажды, когда Марка не было рядом, он потерял голову. Схватив Галю в охапку, поцеловал.

Она залепила ему пощечину. Хорошую, звонкую, так что искры из глаз посыпались, а щека покраснела и зудела остаток дня – чудо, что Шерхан ничего не заметил. Он умел бить гораздо больнее.

Но об этом мышке пришлось пожалеть. Наблюдая, как Марк все быстрее катится по наклонной, следователь понял, что его время пришло. Теперь Марк был ему не страшен. Он вел свою игру не спеша, наслаждаясь процессом, и забавнее всего было то, что Марк сам помогал ему своей ревностью. Алексей не сомневался, что рано или поздно Галя не выдержит и согласится на все, чтобы только он перестал провоцировать ее мужа.

И она не выдержала. Сама позвонила как миленькая.

Он избивал ее чужими руками, а раздевал своими – и это было не менее восхитительно, чем стискивать ее сливочно-белые груди с медвяной россыпью веснушек, видеть, как она морщит конопатый носик от боли и отвращения, слышать ее сдавленное покряхтыванье с каждым толчком. Она мотала головой по подушке, уклоняясь от его поцелуев, пришлось дать ей пару ощутимых пощечин: долг платежом красен, милая! Тогда она успокоилась и просто лежала под ним, уставившись в потолок. Под конец только взмолилась, чтобы он быстрее заканчивал, пока дочь не вернулась из школы…

Ее голос прервал его воспоминания:

– Закурить не найдется? Я свои забыла.

Вместо ответа Дубовик резко свернул к обочине и заглушил мотор. Повернулся к Гале, положил руку ей на плечо. Она отпрянула.

Ее страх еще больше заводил его.

– Знаешь, Галя, – сказал он, – мне надоело, что ты все время от меня шарахаешься. Я ведь тебе все-таки жизнь спас. И тебе, и твоей дочурке. Не появись я вовремя…

– Вы хотите опять меня трахнуть, я правильно поняла?

– Фу, какие вы, детдомовцы, грубые, – скривился Дубовик.

– Тогда чего вам надо? – устало спросила Галя. – Больше вы ничего от меня не добьетесь. Найдите себе другую любовницу и оставьте нас с Катей в покое.

Он достал из кармана сигарету и протянул ей. Галя долго смотрела на нее, потом, не выдержав, взяла. Он дал ей прикурить.

– Для начала я хочу знать, что ты наговорила Шерхану. Он ведь сперва передо мной на задних лапках ходил, и вдруг…

– Ах вон оно что! – Она выпустила дым в окно. – Ну хорошо. Выбиваю я с ним свидание. Охота, понимаете, узнать, как отец мог полезть на свою родную дочь. Он сидит такой побитой собакой. Отпираться не стал: хотел мне отомстить. Ревность, понимаете, замучила. Ну и пьяная похоть. С той бедной девочкой у него ведь так и не получилось… И тогда мне захотелось сделать ему плохо.

– Та-а-ак?.. – с интересом протянул следователь.

– Я сказала ему, что это конец. Что теперь ему не избежать вышки. И что, когда приговор приведут в исполнение, мы с Катей закатим праздник. Он помолчал, а потом так гаденько ухмыляется: «Размечталась, милая. Лешка раньше меня вытаскивал и сейчас вытащит». Тогда мне захотелось сделать плохо вам обоим. «Нет, милый, говорю, не вытащит тебя Лешка. С Лешкой, говорю, у меня давно все на мази. И кстати, как мужик он в сто раз лучше тебя». Видели бы вы его морду! В кои-то веки я тоже смогла причинить ему боль.

Вот сука! Дубовик содрогнулся, вспомнив, как во время очередного допроса Марк вдруг взвился из-за стола, вцепился железными ручищами ему в глотку. Если бы не подоспели ребята…

– Недурной ход! – признал он. – Очень даже. Но следующий за мной. Итак, у меня две новости: плохая и очень плохая. С какой начать?

– С какой хотите.

– Курение вредит твоему здоровью.

Галя вымученно усмехнулась:

– Надо понимать, это «очень плохая»?

– Хуже некуда, – серьезно сказал Дубовик. – Просто плохая новость заключается в том, что одну нашу общую знакомую скоро посадят.

– Ну попробуйте! – усмехнулась она. – У меня для вас тоже две новости: нет состава преступления, а сейчас не тридцать седьмой. Выбирайте, какая для вас хуже.

– Галочка, Галочка… – притворно вздохнул Дубовик. – Вспомни, что говорил наш великий вождь и учитель в том приснопамятном тридцать седьмом: был бы человек, а статья найдется. Например, убийство и разорение могил.

Сигарета в ее губах задрожала.

– Вы не имеете права.

– Я здесь право, – произнес следователь. – А ты никто и звать никак. Безродная девчонка, жена убийцы и алкоголика. Никому до тебя дела нет, не было и не будет. Как не будет и до твоей дочурки, когда ты отправишься мотать срок. Кроме бабки, которая давно с чертями знается. В чертей, положим, верит только местная деревенщина, а органы опеки скажут «маразм», но ведь ты понимаешь, куда это приведет?

– Жаль, что Марк не смог вас тогда убить, – прошипела Галя.

– Вижу, что понимаешь. В детдом. При кровавом совке там, конечно, царили мрак и ужас, тебе ли не знать, но сейчас у нас демократия, понимаешь. Свобода нравов! Раньше вас, сироток, в баню водили, а теперь в сауну возят. К богатым дядям. Девочка у тебя симпатичная, так что…

Он не договорил. Галя с воплем кинулась на него, метя ногтями в глаза.

– Нападение на представителя власти! – радостно гаркнул Дубовик и вогнал ей кулак в низ живота. Она разинула рот. Сигарета упала на резиновый коврик, подмигнула огоньком и потухла, выпустив на прощание тоненький виток белесого дыма. Галя скрючилась на сиденье, со всхлипами втягивая в себя воздух.

– П… рошу… – всхлипнула она, когда снова смогла дышать.

– Я смотрю, мы уже не такие дерзкие?

– Ка… тенька ничего в… ам не сде… ла… ла…

– Понимаешь, Галочка, мне вдруг почему-то очень захотелось сделать плохо вам обеим. Око за око, знаешь ли. Но если ты не против сделать мне хорошо…

– Я… я… что хотите…

– Я знал, – мягко произнес он. – Я знал, что ты умная девочка.

Она подняла голову.