Пионерский гамбит 2 - Саша Фишер

но уже как я сам, а не как Кирилл. Интересная точка пересечения двух наших судеб. Второе рукопожатие, практически. Но сам я никакого Кирилла Крамского в собственной жизни не помнил. Как и его родителей. А это значит… Да ничего это не значит! Ровным счетом, ни-че-го. Мы уехали из Новокиневска, когда я был еще совсем мелким. И практически со всеми здесь связь прервали. Ну, кроме, например, вот этого самого Чемодакова, который у нас дома появлялся. Могли ли мои родители дружить с родителями Кирилла тоже? Да запросто! Просто у нас разница в возрасте — четырнадцать лет. Даже пятнадцать. И подростку Кириллу до меня, и мне до Кирилла было так же далеко, как… Ну, не знаю. До туманности Андромеды какой-нибудь. В детской среде разница в возрасте довольно сложно преодолимый барьер. И даже если предположить, что мои родители ходили в гости к родителям Кирилла и брали меня с собой, то для Кирилла я был надоедливым сопляком, за которым его, наверняка, заставляли присматривать, пока взрослые застольничают, а Кирилл для меня — угрюмым взрослым дядей, который не хотел со мной играть в машинки, а хотел читать книжку. Какую-нибудь «Планету бурь». Или, там, «Марсианские хроники».

Мысль автоматически перескочила с чужого творчества в твердом переплете на мое собственное. В тетрадке. Той самой, из-за которой сегодня и случился… гм… инцидент. Отец не дал мне сдачи. Я ударил и отступил. Опустил руки и ждал его реакции. А он размазал каплю крови под носом и посмотрел на меня так… удивленно. Потом возмущенно. Потом испуганно. Потом Артур Георгиевич возмутился, мол, что этот сопляк себе позволяет?! А мой отец одернул его за рубашку. Дальше я смотреть не стал. Развернулся и пошел в лагерь. В принципе, отец должен быть доволен. Он же хотел, чтобы Кирилл стал настоящим мужиком… Впрочем, на самом деле, мне было все равно, какие выводы сделает этот незнакомый дядька. Мне хватило выражения его лица. И еще — железобетонной уверенности в том, что я поступил правильно. Жалко, что накачался я еще недостаточно, чтобы удар получился посильнее. Но и так тоже неплохо вышло. Я потер правую руку с парой ссадин на костяшках.

— Пойдем найдем Елену Евгеньевну, — сказал я, вернувшись к реальности. — Надо ее предупредить про наш план.

— Что-то мне кажется, что после выступления этих двоих ей все равно влетить, — хохотнул Мамонов.

— Ну пусть лучше так, — я недоуменно посмотрел на все еще зажатый в руке пакет с ирисками. — Хотя бы будет за что.

Артур Георгиевич попался мне сразу после полдника, как раз в тот момент, когда родители и дети потянулись к клубу. Наш воспитатель с деловым видом вышагивал в сторону жилой зоны лагеря. В руках — бумажный сверток продолговатой формы. Опять тащит к физруку бутылку? Мой отец привез ему из города «гостинец»?

— Артур Георгиевич! — я ускорился, чтобы догнать нашего неуловимого воспитателя.

— Чего тебе? — раздраженно бросил он, даже не подумав остановиться. — Мне некогда!

— Я займу совсем немного вашего времени, обещаю, — я широко улыбнулся и подмигнул.

— Ты хочешь поговорить о своем безобразном поведении с отцом? — воспитатель остановился и бросил тоскливый взгляд в сторону домика физрука. Ну, наверное, именно в ту сторону. Хотя может я просто не знаю, что у него сейчас на личном фронте. Вряд ли после конфуза с Аллочкой он перестал обращать внимание не прекрасный пол. — Я ничего никому не рассказал, только потому что он меня просил клятвенно пообещать, что…

— Вовсе нет, — сказал я, глядя в лицо воспитателя честным и открытым «пионерским» взглядом. — Артур Георгиевич, мы с друзьями очень хотим посмотреть фильм «Пираты двадцатого века». Но к нам в лагерь его вряд ли привезут. Думаю, вы можете нам в этом помочь.

— Что?! — воспитатель несколько раз открыл и закрыл рот. Ну что ж, его лицо можно смело добавлять в сегодняшнюю подборку, под кодовым названием «выражение, которое того стоило». — Ты совсем уже стыд потерял что ли?!

— Я думаю, что мы с вами сможем убедить Елену Евгеньевну, чтобы она отпустила нас из лагеря после завтрака и до ужина, — рассудительным тоном продолжал я. — Например, можно сказать, что мы узнали, что бедной и больной старушке требуется помощь по хозяйству, и как честные тимуровцы…

— Кирилл! — наверное, Артур Георгиевич хотел, чтобы его голос прозвучал как грозный рев. Но эмоции все испортили, возглас получился визгливым, как у трамвайной хамки. — У меня просто слов нет от такой наглости! Ты вообще понимаешь, с кем ты разговариваешь?

— Хм… Дайте-ка подумать… — я прищурился, глубокомысленно поднял взгляд и взялся рукой за подбородок. — С воспитателем первого отряда, который совершенно не исполняет своих обязанностей и с собутыльником моего отца. Так я продолжу? Короче, идея такая. После завтрака мы идем до автобусной остановки и едем в Закорск. Покупаем билеты в кино, едим мороженое, сколько-то там гуляем в ожидании сеанса. Потом смотрим кино, жуем попкорн… — я закашлялся. Осторожнее надо быть в высказываниях! Какой, к чертям собачьим, попкорн в советском кинотеатре, да еще и в крохотном городке, который недалеко ушел от рабочего поселка? Я бы еще Макдональдс вспомнил… — Значит… Смотрим кино, потом снова едим мороженое. А потом садимся на автобус и возвращаемся в лагерь. И Елене Евгеньевне привозим шоколадку за беспокойство. Как вам план?

— Ты на солнце перегрелся, я не понимаю? — Артур Георгиевич тревожно огляделся, чтобы убедиться, что наш разговор никто не подслушивает. — Вот что, Кирилл… Иди-ка ты… по своим делам. Я не знаю, что с тобой такое сегодня творится, но ни в какое кино я тебя, а особенно с какими-то там друзьями, не повезу…

— Ладно, — сговорчиво кивнул я. — Тогда вы не будете против, если я пойду к Надежде Юрьевне?

— К директисе? — прищурился Артур Георгиевич. — Это еще зачем?

— Хочу рассказать историю, как два взрослых человека и педагога заставляли несовершеннолетнего подростка употреблять алкоголь, — сказал я и мысленно скрестил пальцы. Вообще шантаж — довольно скользкий путь. И вот так наобум угрозами лучше не швыряться. Я ведь даже не подумал уточнить, в каких отношениях находится наш воспитатель с директрисой. Может быть, он так себя ведет не потому что по жизни разговоздяй и просто до поры до времени о последствиях не задумывается. А потому что имеет на это какое-то моральное право. В