Фея белой магии - Анна Ольховская

Тело моего мужа молча выполнило распоряжение хозяина. Вжавшаяся лицом в его плечо малышка меня не заметила. И не почувствовала. Ни меня, ни папу.

Только сейчас я обратила внимание, насколько изменилась обстановка в помещении. Причем не столько материально, сколько ментально. Атмосфера сгустилась, казалось, воздух превратился в вязкое густое желе. Дышалось с трудом, в груди сипело и свистело. Конечно, это могло быть связано и с моим физическим состоянием, и с чадящими факелами, горевшими вдоль стен, но только частично.

Вокруг концентрировалось, сгущалось зло.

Унганы, мамбо и Франсуа, все обнаженные до пояса, стояли на коленях возле алтаря. Их руки, вывернутые за спину, были прочно связаны толстенной веревкой, головы задраны вверх под неимоверным углом, было видно, что все они испытывают чудовищную боль. Но освободиться жрецы светлого Вуду не могли, их надежно фиксировали люди Дюбуа.

А вокруг подножия алтаря обвилась жутким кольцом та самая гремучая змея. На «Лешку», стоявшего вплотную, любимица колдуна внимания не обращала. Ее холодные пуговицы уставились прямо на меня.

Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее зазвучали барабаны в руках помощников колдуна. Он сам, оставшись лишь в набедренной повязке, низким горловым голосом завел заунывный речитатив, подобный тому, что я слышала вчера.

Дышать становилось все труднее, ритм барабанов ускорялся, колдун, похоже, впал в транс. Тело его сотрясалось, глаза закатились, он медленно, не прекращая завывать, приблизился к алтарю, взял с него жутко сверкнувший в свете факелов нож и направился к жертвам.

Ни один из связанных людей глаз при виде приближающегося палача не закрыл. С неестественно вывернутыми телами, испытывая невыносимую боль, проступившую бисеринками пота на лицах, и мужчины, и женщина смотрели в глаза своей смерти. Ни проблеска страха, ни следа отчаяния, одна лишь всепоглощающая ненависть к ублюдку.

Уже нависшему над Жаклин. Видимо, колдун решил вначале расправиться с самой сильной.

Давление мрака приближалось к максимуму, факелы начали гаснуть один за другим, меня словно пригвоздило к полу, и я могла лишь наблюдать, корчась от бессилия, как над хрупкой женщиной взмывает огромный нож.

Почему-то вдруг со звоном отлетевший в сторону. А колдун, захлебнувшись воем, с недоумением рассматривал свою окровавленную руку.

Очередное негромкое «чпок» – и у алтаря хлещет погремушкой тело змеи с простреленной головой.

А в дверях непонятно откуда материализовался… Винс! Винсент Морено, полевой агент ЦРУ и по совместительству бойфренд Саши Голубовской, моей подруги.

Только сейчас это был не тот веселый, умный, слегка раздолбаистый и чертовски обаятельный мужчина, каким я привыкла его видеть. У двери стоял боевой робот: черный комбинезон спецназа, черная же трикотажная шапочка, высокие ботинки на шнуровке, весь в ремнях и патронташах, бесстрастный взгляд просчитывает ситуацию, выбирая очередную мишень, в руке застыл пистолет с глушителем.

Увидев, что наглец, посмевший прервать обряд, всего один, колдун зарычал от ярости, приказывая своим псам разорвать его.

Но претворить решения двадцать шестого съезда КПСС в жизнь соратники не успели. Зазвенело разбитое стекло, и сквозь мансардные окна внутрь помещения ворвались три клона Морено. Во всяком случае, выглядели они точно так же.

И через несколько минут все было кончено. Людям колдуна быстро и аккуратно прострелили по коленной чашечке на каждого, и мальчонки мгновенно потеряли интерес к происходящему, сосредоточившись на собственных ощущениях.

На коленях (причем пока целых) теперь стоял Дюбуа с прижатым к виску стволом пистолета. Недавние жертвы, первым делом накинувшие одежду, растирали запястья, с изумлением поглядывая на спасителей, не сказавших пока ни слова.

Команда Морено профессионально рассредоточилась по помещению: один держал на мушке колдуна, второй обосновался возле «Лешки», третий контролировал воющую от боли кучу падали.

А Винсент, при виде моей изувеченной физиономии где-то обронивший хладнокровие, пытался удержать меня на месте:

– Господи, Анетка, что же ты творишь! Тебе на месте сидеть, а еще лучше – лежать надо до прихода врача! Ну куда, куда ты!

– Там, – проклокотала я, сплевывая кровь. – Там Ника.

– Я принесу ее, только не шевелись!

И в следующую минуту теплое родное тельце уже прижималось ко мне, причиняя боль. Но это была сладкая боль.

– Мамочка, – еле слышно прошептала дочка, – все кончилось, да?

– Да, Никуська, – попытался улыбнуться девочке Винсент, но стиснутые до судорог зубы превратили улыбку в гримасу. – Я сейчас позвоню в полицию, потом доктору, потом – дяде Хали. Мы вместе с ним готовили операцию по вашему спасению.

– Вы ошибаетесь, – печально улыбнулась Жаклин. – Еще ничего не кончилось.

– Это еще почему? – удивился Морено.

– Что вы собираетесь делать с ним? – Мамбо кивнула на безмятежно улыбавшегося колдуна. – Посадить в тюрьму?

– Почему бы и нет?

– Вы, боюсь, даже не представляете, с кем имеете дело.

– Со свихнувшимся маньяком, с кем же еще? – пожал плечами Винсент. – Он похитил моих друзей, он жестоко расправился с женщиной из России, муж которой от увиденного сошел с ума, он пытался убить вас – хватит на пожизненное содержание в психушке. Я звоню. – И Морено вытащил из кармана мобильный телефон.

– Я же сказала – нет! – Жаклин подбежала к Винсенту и выхватила трубку. – Посмотрите на него! – показала она на злобно набычившегося «Лешку». – Вы по-прежнему считаете, что все в порядке? Что это ваш знакомый, Алекс Майоров?

– Кто же еще? – искренне удивился Винс. – Учитывая, что ему пришлось пережить не так давно, некоторое ухудшение его состояния вполне объяснимо. Пару недель в хорошей клинике, и все будет в порядке. Хали Салим, наш общий знакомый, уже договорился с лучшим заведением подобного рода в Швейцарии. – Он наклонился и погладил по голове Нику. – Ничего, малыш, твой папа обязательно поправится.

– Это не мой папа, – прошептала девочка, поднимая глаза на Морено. – Вот мой папа. И ему больно, очень больно.

Маленькая ладошка легла мне на грудь, накрыв спрятанную стеклянную тюрьму.

– Малыш! – Винс растерянно перевел взгляд с Ники на меня. – Это не папа, это мама. Да, ей больно, поэтому срочно нужен врач, а мы тут разговоры разговариваем.

– Нет! – Я впервые видела дочь в таком состоянии: детское личико исказилось от гнева, настоящего, взрослого гнева. – Папа здесь, здесь! И ему очень плохо. А там, – кивнула она на «Лешку», – там чужой. Плохой, злой, его надо прогнать, иначе папа умрет!

Она раскраснелась, словно горела в температурном жару, глаза переполнились слезами и отчаянием, ладошки теребили шарф, высвобождая бутылку.