Звезда курятника - Елена Логунова

По сценарию ролик нужно было снять двумя длинными планами. Сначала в кадре появлялись «Ухоженные мужские руки» с коробкой зефира в шоколаде «Лямур». «Ухоженные мужские руки» ловко открывали коробку – в этот момент звучал коварный басовитый смешок, а затем нежная дамская ручка под томное закадровое «Ах!» неуверенно изымала из бумажного гнездышка глянцевую зефирину. Потом камера показывала очаровательную даму в платье с корсетом и шляпке с цветами. Демонстрируя зрителям аккуратно надкушенную зефирину, дама моим голосом произносила: «Лямур! Искушение, перед которым не устоишь!», после чего обессиленно падала на подоспевшие «Ухоженные мужские руки».

В роли неустойчивой сладкоежки выступала практикантка Сашенька, соответственно наряженная и загримированная. И без того хорошенькая, девушка усилиями костюмера и визажиста сделалась настоящей красавицей, изящной куколкой с фарфоровым личиком и нежно-розовыми губами. Чтобы сохранить цвет губ, Сашеньке не велено было ничего пить и есть до окончания съемок. Это оказалось нелегко: уже через полчаса после начала съемок под софитами стало очень жарко.

В роли «Ухоженных мужских рук» дебютировал сантехник Вова, явившийся в телекомпанию с дежурной проверкой водопровода на предмет протечек и случайно угодивший на кастинг. По мнению проводившего отбор актеров Славы, именно у Вовы оказались самые красивые длинные пальцы. «Нервные руки пианиста», – сказал о них наш режиссер.

– Тогда уж органиста! – съязвил Вадик. – Тот тоже имеет дело с трубами!

Вова шуточек не слышал, потому что был немедленно отправлен в соседний парикмахерский салон на SPA-маникюр. Повели его под конвоем, так как смущенный сантехник выражал желание сбежать куда подальше от наших телевизионных дел.

Вадика, чтобы не вякал, Слава назначил главным надкусывателем. Его задача состояла в том, чтобы по мере необходимости поставлять необходимый для съемок ущербный зефир. Режиссер самолично изготовил идеальной формы шаблон, по которому перочинным ножичком вырезал краешек образцовой зефирины. Стремясь к идеалу, Вадик должен был делать примерно то же самое, но без подручных средств вроде шаблона и ножа, собственными зубами. Заказчик особенно настаивал на том, чтобы на экране было видно, что рекламная зефирина переполовинена человеческими челюстями, что, по его мнению, без слов говорило о съедобности продукта.

Отманикюренному Вове был выдан сценический костюм «Ухоженных мужских рук»: крахмальные манжеты с золотыми запонками и нарукавники из добротного черного сукна, прикрывшие нервные руки пианиста-сантехника до середины предплечий. Предполагалось, что этого будет достаточно, прочие части тела Вовы в кадр не попадали, а потому остались «в своем» – борцовской майке, спортивных штанах и шлепанцах на босу ногу. В сочетании с маникюром и манжетами это выглядело очень необычно.

Первую часть ролика с зефирной коробкой, которую мужские руки подают, а женские потрошат, отсняли быстро. С игровой частью материала пришлось попотеть.

– Полная готовность! – взволнованно блестя очками, вскричал Слава, расставив всех по своим местам. – Мотор! Камера!

– Феллини, – буркнул оператор Серега, включая запись.

– «Лямур! Искушение, перед которым не устоишь!» – закатывая глазки, проворковала Сашенька и покрутила у виска зефирным огрызком.

– Падай! – рявкнул режиссер.

Сашенька послушно рухнула.

– Однако! – не по сценарию прохрипел Вова, явно не ожидавший, что нежная барышня окажется тяжелее, чем фановая канализационная труба.

Он покачнулся, икнул и уронил обмякшую Сашеньку на ковер.

– Стоп, мотор! – скомандовал Слава. – Переснимем!

В студии сделалось душно и уже явственно чувствовался запах спиртного, исходящий от «Ухоженных мужских рук».

– Вова, что вы пили? – морща породистый нос, спросил режиссер.

– Как обычно, водку, – с достоинством ответил Вова, делая попытку утереть нос крахмальной манжетой.

Бдительная костюмерша схватила его за нарукавник, поправила перекосившиеся запонки и захлопотала над Сашенькой, слегка помявшейся при падении. Зефирина, оказавшаяся в момент Сашенькиного приземления под барышней, превратилась в некрасивый блинчик, напоминающий небольшую коровью лепешку.

– Зефир! – потребовал Слава.

– Есть зефир! – бодро отозвался Вадик, щелкая зубами, как компостером.

– Поправь прикус! – покачал головой режиссер, взглянув на новый аксессуар.

Вадик послушно надкусил другую зефирину.

– Ленка, встань позади Вовы и обними его за талию, – велел мне Слава. – Будешь придерживать его, чтобы не падал.

– Дедка за репку, бабка за дедку! – объявила я, подмигнув смущенному Вове.

– Все по местам! – скомандовал режиссер. – Дубль два!

– «Лямур! Искушение, перед которым не устоишь!» – возвестила Сашенька, показав зрителям зефирину, похожую на убывающую луну.

– Падай! Падай же! – заволновался Слава.

Сашенька накренилась, как подрубленная сосна, опасливо скосила глаза, проверяя, на месте ли мы с Вовой, и медленно завалилась на бок.

– Стоп! – гневно завопил режиссер.

Он пару раз дернул себя за волосы и пробежался по студии, раздавив вторую зефирину.

– Ты что, никогда не видела, как падают в обморок нервные барышни? – устрашающе ласково спросил он у Сашеньки, остановившись на оборке ее длинного платья. – Они падают вот так!

Слава завел глаза, обмяк и артистично грохнулся на пол. Эффектному падению невольно поспособствовала костюмерша, попытавшаяся именно в этот момент выдернуть из-под ног режиссера подол Сашенькиной юбки.

– Воды! Дайте воды! – закричала я, увидев, что Слава не подает признаков жизни.

Поддатый сантехник, не расслышав, вытащил из кармана штанов плоскую початую бутылку и ловко влил в рот бездыханного режиссера порцию водки.

Слава закашлялся и ожил.

– Ну что, снова мотор или по домам и водку пить? – спросил оператор, держащийся в стороне от общей суеты. – У меня рабочий день заканчивается!

– Зефир! – попросил Слава, тыча подрагивающим пальцем в сторону переполовиненной коробки.

Вадик звонко клацнул челюстями.

– Мне зефир! – простонал Слава. – Закусить! А потом все по местам, снимаем снова!

Третий дубль, наконец, удался. Усталые актеры пошли переодеваться и разгримировываться: Вова потребовал избавить его не только от буржуйских манжет с запонками, но и от компрометирующего маникюра, а Сашенька мечтала вылезти из корсета и вздохнуть полной грудью. Измученный режиссер с холодным компрессом на лбу улегся под кондиционером в темном и пустом холле, оператор остался наводить порядок в студии, а мы с Вадиком побрели в редакторскую.

– У меня живот болит, – пожаловался Вадик. Он замер на одной ноге и прислушался: – И урчит.