Отрок московский - Владислав Русанов

– По-русски-то он говорил, а какого роду-племени, не догадался ты? – напрягся Никита.

– Не догадался…

– А деньги? – спросил литвин. – Чьи деньги? Какой чеканки? Что, тоже не посмотрел?

– Да посмотрел. Чего там… Пражские гроши.

– Прага? – задумался Никита. – Прага – это где?

– Богемия, – подсказал Вилкас. – Пражские гроши везде ходят. Равно как и денарии. Это все равно как золотые дукаты. Где хочешь можно повстречать.

– А все-таки… Кто тамошний король? С кем дружит, с кем не дружит?

– Ой, брат Никита, вопросы ты задаешь… Это тебе с рыцарем Жоффреем поговорить надо было в свое время. Уж кто все хитрости превзошел, каждого короля подноготную знает. А я что? Слуга.

– Что, не знаешь даже, кто там королем?

– Ну почему же не знаю? Знаю.

– Так и я это знаю, – пожал плечами Любослав. – Я же с купцами часто болтаю… Болтал. А кто слухи носит по нашим землям? Король Богемии – Генрих Хорутанский. Совсем недавно корону напялил. Говорят, когда на престол всходил, не все его поддержали. Да и соседи, немецкие герцоги, его недолюбливают, хоть он из ихнего брата вроде бы. Да кто их там разберет? Грызутся меж собой, словно голодные собаки за кусок мяса.

– Немцы, говоришь, не любят? – задумался Никита. – Если Андраш Чак к немецким рыцарям в Ливонию собрался, то…

– Что-то я не пойму, – подал голос Финн, – вам, вьюноши, хочется девицу вызволить или разобраться, кто из правителей кого поддерживает?

– Конечно, девицу выручить! – спохватился Никита, ощущая, как кровь приливает к щекам. – Мы, это… Прежде чем вас с Любославом повстречать, как раз спорили, куда бы мог Андраш направляться. Ведь если в Ливонию, это по одной дороге его искать надобно, а если, скажем, к Витеню в Новогрудок, так совсем по другой.

– Вряд ли к Витеню, – покачал головой Любослав. – Как пить дать в Динабург.

– Тогда нам гнаться по Полоцкому тракту надо, – вздохнул парень. – Только как его догонишь? Они верховые, кони сытые. А мы?

– А у нас тоже кой-чего в запасе найдется, – рассудительно произнес старик. – Так, Любослав?

– Как скажешь, наставник, – пожал плечами здоровяк.

– Вам все равно с мадьярами не совладать, если и догоните, – продолжал оборотень. – А у нас против них свои ухватки найдутся. Да и след мы сыщем быстрее. И побежим быстрее коней. Принимаешь нашу помощь, Никита, отрок московский?

– А взамен? – осторожно спросил Никита.

– А ничего я взамен не попрошу. Захочешь, сам мне поможешь. Потом. Договорились?

– Ну… Чем смогу.

– А я больше и не прошу.

Парень рывком вскочил на ноги. В пояс поклонился оборотням.

– Спасибо вам.

– Не за что. Только смотрите, ребята, чур, не пугаться. На медвежьей спине согласны ехать?

Никита похолодел. Такого предложения он не ожидал. Даже язык прилип к гортани.

– Э, нет, у меня конь есть, – покачал головой Вилкас. – Я своего Пегаша ни на что не променяю.

Улан выглядел напуганным, но нашелся с ответом:

– А туром златорогим не можешь, бабай?

– Могу, – усмехнулся старик. – Только за медвежью шерсть держаться легче. Сам увидишь.

– Ух, повезло тебе. – Вилкас, поднимаясь, хлопнул Улана по плечу. Да так, что татарин едва-едва на ногах устоял. – Поскачешь, как Иван из сказки. На сером волке. А нам с Никитой вдвоем на пегом придется трястись.

– А зачем вдвоем на пегом? – Финн разгладил бороду. – Хотите, лыжи свои отдам? Хорошие, собачьим мехом обтянутые. От самой Карьялы[127]на них бежал.

– Тогда уж лучше я на лыжах, – произнес Никита, стараясь, чтобы зубы не стучали.

– Погоди! Никита-баатур, это я один, что ли, верхом на звере ехать должен? – растерянно озирался Улан, да так потешно у него выходило, что ни друзья ордынца, ни оборотни не смогли сдержать смех.

Снег негромко поскрипывал под лыжами. Никита летел, словно на крыльях.

Давно уже он не испытывал такой свободы, душевного подъема и уверенности в победе. Да какой Андраш Чак способен противостоять таким союзникам? На бегу парень косился на стелящихся справа и слева огромных медведей. Если в разговоре с новыми знакомцами у костра его глодал червь сомнения – ну мало ли что тебе наплетут? – то теперь всякое недоверие отпало. Финн с Любославом были самыми всамделишными оборотнями. Несмотря на то что старик предупредил ребят и объяснил, кто в кого перекинется, в первый миг, когда за елки ушли два человека, а обратно появились две медвежьи морды, у Никиты пропал дар речи. Два огромных зверя: один бурый, привычной масти, а второй – желтовато-белый. Такие водятся на далеком севере: в Лапландии, в землях самоедов и лопарей. Шкуры белых медведей очень редко попадали на торжища и вовсе не потому, что зверь редкий или везти далеко, а потому, что охота на них сопряжена с огромной опасностью. Если разлютится хозяин северных пустошей, то никому мало не покажется.

Улану, как самому младшему, поручили собрать одежду оборотней, уложить ее в мешок и везти с собой. На привалах они намеревались отдыхать как обычные люди. Финн вообще заметил, что долго быть в зверином обличье нехорошо – можно привыкнуть и навеки утратить человеческую сущность. С неопытными оборотнями, которых не нашел вовремя умудренный наставник, подобное иногда случается. А чтобы по собственному желанию перекидываться туда и обратно, то в зверя, то в человека, дети Протея давно придумали особый знак – громовое колесо. Старинный символ, сохранившийся у народов, населявших земли от легендарной Похъёлы[128]до греческих островов, от реки Итиля до белых берегов Альбиона. Он изображал колесо повозки бога грозы – Перуна у славян, Перкунаса литовцев, скандинавского Тора, галльского Тараниса. Достаточно было начертить его на пне или валежине, воткнуть в середку нож и перепрыгнуть. Обычно, намереваясь побыть какое-то время в звериной шкуре, оборотни оставляют знак, чтобы вернуться к нему и вновь стать человеком. Но в походе-то вернуться не получится. Вот потому Финн подробно объяснил ордынцу, как рисовать громовое колесо, в какую именно сторону должны быть загнуты его спицы, как втыкать нож.

Теперь перед стоянкой Улан уходил в лес, искал подходящий пень и делал засечку, вырезая на ней громовое колесо. Нельзя сказать, что ордынец тяготился этой службой. Если первый день или два он слегка дичился огромного бурого медведя, на котором ему пришлось ехать верхом, то потом приноровился к размашистой, но мягкой иноходи, начал глазеть по сторонам, болтать на ходу с друзьями. Даже лук снарядил, успевая следить за кустами – вдруг взлетит тетерев? И бил птицу влет мастерски. В одной стае, выпорхнувшей из заснеженного ельника, успел подбить трех птиц подряд, прежде чем они отлетели слишком далеко.