Анжелика в Новом Свете - Анн Голон

Ирокез что-то насмешливо воскликнул, а потом, задыхаясь от злобы, заговорил, и Никола Перро, едва сдержав себя, недрогнувшим голосом перевел его слова:

— Мы возьмем их сами, не спрашивая твоего разрешения, Текондерога. Ты был заодно с предателями, убившими наших вождей.

Тогда де Пейрак резко шагнул к ирокезу и, приблизившись к нему вплотную, гневно глядя в глаза, спросил:

— Кто ты, осмелившийся посягнуть на дары Высшего Духа?

Индеец отпрыгнул назад и взметнул свой томагавк. Мгновенно пригнувшись, де Пейрак избежал удара, топор со свистом пролетел над самой его головой, тогда граф выпрямился и, схватившись за ствол пистолета, рукояткой ударил своего противника в висок; тот сделал шаг вперед, зашатался и замертво рухнул на землю.

Крик Анжелики потонул в бешеном реве дикарей. Но вдруг, перекрывая этот рев, прозвучал чей-то властный голос. То был голос Уттаке.

Подняв руку, он заслонил своим телом де Пейрака. И тут же все стихло. Индейцы опустили луки и томагавки. Уттаке знаком подозвал к себе молодого воина и оперся на него. Потом он повернулся к де Пейраку и очень тихо сказал ему пофранцузски:

— Я не хочу твоей смерти, Текондерога. Чувство справедливости требует, чтобы я сохранил тебе жизнь. Месть — действительно один из наших главных законов. Но закон благодарности стоит выше. И я бы считал себя предателем, если бы забыл, что твоя жена, Кава, дважды спасла мне жизнь, дважды… ты слышишь, Текондерога? Я не знаю, согласятся ли мои воины оставить тебя в живых и уйти отсюда, не утолив жажды мести. Этого я не могу им приказать. Хотя попытаюсь убедить их… Может быть, у меня ничего не получится, но ты должен знать, что я сделал все, что мог.

В самые трагические минуты в голову иногда приходят нелепейшие мысли. Анжелика потом вспоминала, что в тот момент ее больше всего поразило, как хорошо Уттаке говорит по-французски. Правильная французская речь в устах дикаря и впрямь производила более чем странное впечатление.

— Наши сердца не скоро забывают оскорбления. Я не могу просить своих братьев пощадить вас, это запятнало бы меня… верховного вождя…

— Я и не хочу, чтобы вы забывали их, — ответил де Пейрак.

У Анжелики больше не было сил выносить это. Теперь она знала, что даже вмешательство Уттаке ничего не может изменить. И она хотела только одного: броситься в форт, закрыть, наконец, за собой бревенчатые ворота и взяться за оружие. Хватит этой пытки. Она не может больше видеть, как Жоффрей стоит совсем не защищенный и каждую минуту рискует жизнью.

Но он, казалось, не спешил уйти отсюда, и по его виду даже не чувствовалось, как он устал и какое напряжение пережил за этот страшный день.

— Я не хочу, чтобы вы забывали, — повторил он громче. — Напротив, я постараюсь сделать все, чтобы вы никогда не забыли то, что произошло в Катарунке. И я могу ответить на вопрос, который вы потом будете задавать в ваших песнях: «Кто бы стер пятно позора, если б мы их пощадили?» Это сделаю я… Перро, переводите, пожалуйста. Вы думаете, что разговор между нами закончен? Нет. Сейчас он только начнется. Вы еще ничего не видели и ничего не слышали. Теперь я вам скажу главное. Слушайте меня. Внимательно слушайте все, что я вам скажу. Я хочу, чтобы мои слова и все, что я совершу, крепко вошли в ваши сердца, только тогда вы сможете уйти отсюда без горечи и успокоенные. Не правда, братья мои, что сердца белых и сердца индейцев не могут испытывать одни и те же чувства. Глядя на форт Катарунк, я испытываю тот же ужас, что и вы. Я тоже не могу забыть, что здесь произошло самое ужасное убийство, самое гнусное предательство, которое я только видел за свою долгую жизнь. Как и вы, я считаю, что места, где совершаются подобные преступления, навсегда остаются запятнанными, и если даже справедливые люди хотели бы забыть об этих преступлениях, о них невольно будут напоминать сами эти места. И каждый, кто в будущем придет в этот форт, обязательно вспомнит: здесь был убит Сваниссит под крышей пригласившего его к себе хозяина, белого человека, Текондероги. Нет и еще раз нет… Я не могу вынести этого! — вскричал де Пейрак с силой и гневом, которые произвели впечатление на индейцев и были сейчас — Анжелика это почувствовала — совершенно искренними.

— Я не смогу этого вынести! Лучше стереть его с лица земли, пусть лучше все погибнет…

Он закашлялся, прокричав последние слова.

Никола Перро медленно, с пафосом повторял за ним:

«…пусть лучше все погибнет… все погибнет…»

Все взоры теперь были обращены к этим двум возвышавшимся над толпой фигурам, видневшимся в сумерках на фоне догоравшего заката.

— Я знаю, — продолжал граф. — Я знаю, что среди вас есть такие, кто думает: в этом форте есть чем поживиться. Они хотели бы сразу убить двух зайцев: свершить месть и обогатиться. Пусть эти шакалы не воют и не вынюхивают добычу, а убираются отсюда, поджав хвост. Я уже сказал вам, что отныне все, что имеется в форте, принадлежит только манам, душам ваших умерших вождей. Только таким образом их можно умилостивить. Вы уже получили свои подарки. Это все дорогие вещи. Когда вы понесете их отсюда, взвалив на плечи, вы почувствуете, как они тяжелы. Но вы не вправе прикоснуться к богатствам, хранящимся в форте Катарунк, так же как и я уже не смогу пользоваться ими. Я отдаю все, что имею, вашим погибшим вождям, чтобы искупить то подлое предательство, жертвами которого они стали.

Слушайте меня внимательно и запоминайте мои слова. В этом форте столько запасов провизии, что их хватило бы на многие месяцы, а может быть, даже и годы. В нашей кладовой есть мясо оленя, лося, медведя, сушеная и соленая треска, морская соль, бочки подсолнечного масла и китового жира , сахар кленовый и белый сахар, привезенный с далеких островов. Ром и дорогие вина, мешки с пшеничной и кукурузной мукой. Сотня связок виргинского табака и сотня мексиканского. Там большие запасы всяких товаров: голландского полотна и китайского шелка, там столько всякой одежды, ковров, оружия, пуль, пороха, есть там капканы для крупного и мелкого зверя, иглы, ножницы… Ценные меха. Но все это уже не принадлежит больше мне и никогда не будет принадлежать вам. Отныне все эти сокровища принадлежат только вашим умершим вождям. Вы сказали, что они ничего не нашли в Катарунке, кроме позора. Теперь вы видите, что это не так. У них есть все. Я отдал им все, кроме водки и рома, я знаю, Сваниссит не признавал их, и я оставляю огненную воду Высшему Духу, только он своим могуществом может очистить ее от вредоносной силы. А теперь отойдите. Уттаке, прикажи своим воинам спуститься к реке, чтобы никого из них не ранило и не убило. Сейчас я вызову гром.

При этих словах наступило изумленное молчание. Затем вся масса ирокезских воинов, отхлынув от форта, начала медленно скатываться вниз по холму.

К суеверному страху индейцев примешивалось жадное любопытство. Что произойдет сейчас? Что задумал этот белый, который умеет так хорошо говорить? И разве можно отомстить за смерть их вождей более жестоко, чем это сделали бы они своим оружием?

Де Пейрак отдал последние приказания своим людям. Увидев Анжелику, он обнял ее за талию и повел к реке.