Доброволец. Проект Z2-17 - Александр Протасов

— Всё получилось? — задал невпопад вопрос Михаил.

— Да, — улыбаясь, ответил Паризин. — Всё получилось. Я проведу соответствующие тесты и проверю результаты ваших анализов. А ещё я буду молиться, чтобы вы подошли под мою программу.

— Что за программа? — с трудом вылезая из ложа, поинтересовался Михаил.

— Пройдёмте в мой кабинет, молодой человек. Вы имеете полное право знать во что ввязались, — с лёгкой улыбкой ответил профессор.

Вместе они прошли весь ангар. К слову сказать, он оказался гораздо больше, чем первоначально показалось Михаилу. Идти с искусственной ногой было нелегко. Профессору даже не пришлось подстраиваться под темп шагов Михаила. Идти одному мешала травма, второму — старость. Весь путь занял примерно пять минут. Оба мужчины медленно поднялись по высокой металлической лестнице и оказались в находящемся на высоте десяти метров открытом кабинете, из которого можно было созерцать весь ангар словно на ладони. Кабинет был огорожен прозрачными полимерными пластинами и складывалось впечатление, что у него попросту нет стен.

Профессор вновь предложил Михаилу присесть и, открывая холодильник, достал оттуда бутылку водки. Разливая содержимое бутылки по рюмкам, профессор начал свой рассказ.

— Я прошу прощения, что не прибыл к вам раньше. Ведь я слышал о вашем горе и не хотел показаться излишне назойливым. А также мне хотелось дать вам время, чтобы вы успокоились и смирились с утратой брата. — Профессор протянул Михаилу запотевшую рюмку. — Моё имя вам известно, но вряд ли известна моя сфера деятельности. Я профессор Тульского научно-исследовательского корпуса. Моя специализация, как я уже говорил, молекулярная биология. Но моя вторая профессия — конструктор-кибернетик. Когда началась война и мой дом в Европе подвергся разрушению, я не раздумывал и секунды над тем, куда мне эвакуироваться. Моя семья погибла за год до этих событий в авиакатастрофе, но один мой хороший друг сказал, что на этом жизнь не заканчивается. — Паризин одним глотком осушил свою рюмку с водкой. Тимофей тут же последовал его примеру. Горло обожгло, но спустя минуту, приятное тепло начало разливаться по телу. Профессор прижал рукав своего халата к носу и глубоко вдохнул. Затем громко выдохнул, отправил в рот кусочек солёного крекера из валявшейся на столе надорванной упаковки и продолжил свой рассказ. — Хотя признаться по совести, я был с ним тогда в корне не согласен. — Паризин быстро прожевал крекер. — Зато сейчас пытаюсь отблагодарить, как могу, за вовремя подаренный совет. Но не об этом сейчас речь. — Паризин быстро замахал руками. — Перебравшись в Россию, я был принят в Тульский корпус. Мои идеи были перспективны, их высоко оценило руководство корпуса и высшие военные чины. Но была одна проблема. То, чем я занимался в те годы являлось, как бы попроще выразиться, противоестественным. Системы и компоненты, которые я разработал, нельзя было внедрять людям. Это противоречит какой-то там Женевской конвенции — 2, о которой ныне уже все забыли. — Профессор снова налил себе и Михаилу водки и поставил запотевшую бутылку на стол. — Гадость редкостная, — сказал он и поморщился. — Не понимаю, зачем за это, вообще, нужно платить? Алкоголь весьма вреден и это известно уже несколько столетий. Но, несмотря на этот факт, это один из самых дорогих, и как ни парадоксально, покупаемых продуктов в мире. Спасибо правительству, хоть цены на него не сбавляет, иначе я не представляю, что здесь началось бы.

— Я представляю, — строгим голосом ответил Михаил. Перед глазами мгновенно всплыла картина того злополучного вечера, изменившая в корне всю его жизнь — испуганные глаза Юли, так умоляюще просившие помощи. Повисла неловкая пауза. Михаил в очередной раз пережил ярость, которую испытал в тот день. Профессор подумал о чём-то своём, но более развивать эту тему не решился, по всей видимости, понимая, что зацепил ненароком больную струну души молодого человека.

— Простите! — неуклюже извинился он. — Я не хотел…

— Ничего страшного. Это не ваша вина, так о чём вы там?

— Ах да! — воскликнул профессор Паризин. — Разработанные мной системы немного необычны. Они имеют возможность автономного функционирования, а это как раз и есть та самая загвоздка, о которой гласит пресловутая Женевская конвенция — 2.

— Но, несмотря на это, я здесь. И вы готовы работать со мной? Почему? Вам разрешение дали? — глядя на профессора требовательным взглядом, поинтересовался Михаил.

— Да, — ответил тот и, поднявшись, тяжёлой походкой проковылял по кабинету, остановившись возле прозрачной стены. — Моя работа будет незаконной в том случае, если я сделаю её самовольно, без соответствующего на то разрешения со стороны моего руководства. — Паризин замолчал, задумчиво приложил палец к губам и загадочно улыбнулся. — Однако война удивительным образом может влиять на такие понятия, как мораль и основные общечеловеческие ценности. — В глазах профессора вдруг появился неприкрытый страх. Словно он осознал нечто, что Михаилу слышать было вовсе не нужно. — Нет, нет, я не говорю, что это правильно. Просто в трудные времена для достижения победы нужно отступить от нормальности жизни, перешагнуть через постулаты многовековых консервативных идеалов, отринуть непреложную истину, поступиться моралью, так сказать. Иначе мы все погибнем, а мёртвым, как известно, плевать на то, что будет дальше. — Паризин вернулся на своё место и также одним махом осушил вторую рюмку. — Но моя работа, какой бы необычной она ни была, не может быть осуществлена без особого на то одобрения. А ко всему прочему мне потребуется ваше полное согласие на операцию. Если вы откажетесь, то вернётесь в госпиталь, из которого мы вас забрали, и я очень надеюсь, что ваша жизнь сложится удачно. Я же останусь здесь и буду терпеливо ждать другого шанса.

— А если я соглашусь? — едва дослушав слова профессора, спросил нетерпеливо Михаил.

— Если вы согласитесь, — Паризин закинул в рот очередной крекер и скрестил руки на груди, — то уже в ближайшие месяцы сможете вернуться в войска и продолжить службу.

— Я согласен, — практически тут же ответил Михаил. — Что и где надо подписать!

— Не торопитесь, молодой человек. — Паризин сделал серьёзное лицо. — Возможно, вы решите отказаться, когда узнаете всё более подробно.

— Я не намерен отказываться. Считайте, если хотите, меня добровольцем! — поднявшись со стула, строго констатировал Михаил. — Это мой шанс отомстить за смерть брата. Мой шанс быть полезным своей стране, своей Родине, всему миру. Что, по-вашему, я смогу сделать, если вернусь в госпиталь? Влачить жалкое существование на мизерную военную пенсию и всю оставшуюся жизнь жалеть себя за то, чего не сумел совершить? Нет. Я не хочу так, не смогу. Мне откровенно говоря плевать на морально-этические принципы старых бюрократов. Так что давайте мне ваши документы, я подпишу их, и вы вернёте меня в строй. — Профессор молча взирал на Михаила. Затем поднялся и слегка пошатнувшись, сказал:

— Вы хорошо подумали над всем вышесказанным, молодой человек? Быть может, вам нужно время, чтобы как следует…

— Мне не нужно больше времени, которое я уже потерял в том жутком госпитале, профессор, — резко ответил, перебивая Паризина Михаил. — Взгляните на меня! — Он поднял свой протез, что заменял ему правую руку. А следом продемонстрировал искусственную ногу. — Неужели вы считаете, после всего, что я перенёс я буду тратить время на глупые думы? Нет. Слишком долго я валялся без дела, сгорая от чувства вины и терзаемый беспомощностью. Этого больше не повториться. Где ваши бумаги?