Бегство охотника - Дэниел Абрахам

Как-то ночью в небе над ним повисла Маленькая Девочка, но лицо у луны оказалось Еленино, и смотрело оно на него сверху вниз неодобрительно. Говорила я тебе, чупакабра тебя слопает! — говорила луна.

В другую ночь — или это была та же самая, только позже? — он увидел La Llorona, Плачущую Женщину. Она шла по берегу, светясь в темноте, заламывая руки и оплакивая всех своих утерянных детей.

В другой раз он застрял на мели и провел большую часть дня, прикидывая, как бы ему в своем ослабленном состоянии стащить плот на глубину, пока до него не дошло, что он одет — в шорты и полевую куртку, — а значит, все это ему снится. Он проснулся и обнаружил, что плот как ни в чем не бывало плывет посередине широкой, спокойной реки.

Больше всего его раздражали доносившиеся из воды голоса. Маннека, двойника, европейца, Лианны. Даже находясь в сознании, он слышал их в журчании и плеске воды — они были слышны, как разговор в соседней комнате, и он почти мог разобрать слова. Один раз ему показалось, будто он слышит двойника, визжащего: «Madre de Dios, помоги мне! Спаси меня! Господи Иисусе, я не хочу умирать!»

Хуже всего было, когда он слышал смех Маннека.

Какая-то небольшая часть сознания почти все время оставалась начеку и понимала все это. И галлюцинации, и сводящую с ума жажду, и распухшую, покрасневшую ногу. Рамон попал в беду и ничего не мог поделать, чтобы спастись. Мысли его были слишком расстроены даже для того, чтобы сложить хотя бы коротенькую молитву.

Дважды он ощущал, как сознание уплывает от него, угрожая не вернуться. Оба раза ему удалось очнуться, остановив смерть на расстоянии меньшем, чем то, что отделяло плот от берега. В конце концов Рамон Эспехо — крутой сукин сын, а он и был тем самым Рамоном Эспехо. И все же, если бы это случилось в третий раз — а этого не могло не случиться, — он сомневался в том, что ему удастся выкарабкаться.

Единственными его спутниками оставались энианские корабли. Только они не представлялись ему больше ястребами. Вороны-падальщики, а может, грифы, они висели в небе, глядя на него сверху вниз. Ожидая его смерти.

Когда он услышал незнакомые голоса — пронзительные, возбужденные как у обезьян, — он поначалу подумал, что это просто новая стадия обезвоживания организма. Мало того, что ему мерещатся знакомые голоса, теперь уже вся колония Сан-Паулу будет провожать его в ад, дружно лопоча какую-то белиберду. Рыбацкий катер, разрезавший речную воду и сбрасывавший ход, чтобы не залить его плот буруном, был еще одним бредовым видением. Примитивный образ Богородицы, украшавший серо-белый борт катера, показался ему приятной деталью. Он даже не думал, что его подсознание способно на такие симпатичные мелочи. Он как раз пытался заставить Богородицу подмигнуть ему, когда плот дернулся, и рядом с ним на колени опустился мужчина — с черной как смоль кожей и полными тревоги глазами.

Надеяться на индейца-яки было бы наивно, подумал Рамон, но я всегда считал, что Иисус должен выглядеть по меньшей мере как мексиканец.

— Он жив! — крикнул мужчина; испанский язык явно не был ему родным, и в голосе его ощущался явственный ямайский акцент. — Позови Эстебана! Живо! И кинь мне веревку!

Рамон зажмурился, сделал попытку сесть и потерпел неудачу. Рука легла ему на плечо, мягко удержав на месте.

— Все в порядке, muchacho, — произнес чернокожий мужчина. — Все в порядке. Эстебан — лучший врач на этой реке. Мы о тебе позаботимся. Ты только лежи спокойно, не шевелись.

Плот снова дернулся. Что-то еще случилось, время дергалось, словно зияло прорехами, он лежал на носилках, накрытый вместо одеяла собственным халатом, и его поднимали на борт катера. Нарисованная на борту Богородица подмигнула, когда лицо его поравнялось с ней.

На палубе пахло рыбьими потрохами и горячей медью. Рамон повернул голову набок, пытаясь разобрать хоть что-нибудь, что помогло бы ему гарантированно понять, реально ли происходящее, или же это очередной плод умирающего мозга. Он облизнул губы плохо повиновавшимся языком. Женщина — лет пятидесяти, с седеющими волосами и выражением лица, из которого следовало, что на свете нет ничего такого, что могло бы ее удивить, — сидела на палубе рядом с носилками. Она взяла его за запястье, и он попытался сжать ее пальцы. Она отвела его деревянные пальцы в сторону и продолжала щупать пульс. В небе мигали, исчезая и снова появляясь, энианские корабли. Женщина издала неодобрительный возглас и наклонилась вперед.

До него в первый раз дошло, что он доплыл до Прыжка Скрипача. Первой его реакцией стало облегчение, интенсивностью почти не уступающее религиозному экстазу. Второй — подозрительная злоба на то, что они могут украсть его плот.

— Эй, — повторила женщина. Он даже не заметил, что она уже произносила это, и не один раз. — Вы знаете, где вы?

Он открыл рот и нахмурился. Он знал. Всего мгновение назад. Но это прошло.

— Вы знаете, кто вы?

Это по крайней мере заслуживало усмешки. Похоже, его реакция ей понравилась.

— Я Рамон Эспехо, — прохрипел он. — И видит Бог, это все, что я могу вам сказать.

Рамон Эспехо проснулся, плавая в море темноты.

Крошечные огоньки, зеленые и оранжевые, красные и золотые, мерцавшие вокруг, не освещали ничего. Он попытался сесть, но тело отказалось повиноваться. Постепенно до него дошло, что его окружают какие-то медицинские аппараты, а все тело его болит. На какое-то кошмарное, полусонное мгновение ему показалось, что он снова в тех странных пещерах в недрах горы, в том резервуаре, где он родился, что вновь он плавает в безмерном полуночном океане. Должно быть, он закричал, потому что до него донесся шум мягких, быстрых шагов, и над ним, мигнув, вспыхнул белый неоновый свет. Он сделал попытку прикрыть глаза рукой, но обнаружил, что весь опутан тонкими трубками, впивавшимися в его кожу дюжиной сахаилов. А потом чьи-то руки — человеческие руки! — осторожно уложили его обратно на подушки.

— Не волнуйтесь, сеньор Эспехо. Все в порядке.

Мужчина лет сорока пяти — пятидесяти, с коротко остриженными, курчавыми седеющими волосами; улыбка его казалась отголоском печали. Одет он был в комбинезон санитара. Рамон прищурился, пытаясь разглядеть его получше. И комнату тоже.

— Вы знаете, где вы, сэр?

— Прыжок Скрипача, — произнес Рамон, сам удивившись тому, как трескуче звучит его голос.

— Ну, не так уж и ошиблись, — улыбнулся санитар. — Вас привезли оттуда с неделю назад. Хотите еще попытку? Знаете, что это за здание?

— Больница, — ответил Рамон.

Санитар повернул голову посмотреть на него внимательнее, словно Рамон сказал что-то интересное.

— Вы знаете, почему вы здесь?

— Мне не повезло, — просипел Рамон. — Я был на плоту. Я занимался геологическими изысканиями на севере. Но у меня случились неприятности.