Кровь дракона - Денис Чекалов

— Где был твой Бог, когда пожар уничтожал церкви, что мы во славу Его строили? Когда люди горели и призывали Его с помощью, когда дети невинные, не понимающие, горели, в простоте своей в последней мысли страшась, что за грехи несуществующие попали в геенну огненную!

Не было гнева в лице священника, внимавшего речам этим. Он и не слышащих, и не желающих слышать призывал к смирению, твердости веры во всеведение Божье, но мало кого убеждали призывы эти. Петр описал ему Спиридона; отец Михаил сказал, что видел похожего паренька в начале пожара. С мужеством взрослого он помогал нуждающимся, но как пожар силу принял невиданную, детское сердце его, хоть видом силен не по возрасту, не выдержало. Бросился он бежать в сторону, противоположную той, куда идут Петр с Потапом.

Не знал Петр, что не всю правду говорит ему святой отец. Истинно, видел тот Спиридона мельком, и куда побежал паренек, тоже заметил. А про смелость юноши, и про благородство его отец Михаил уже от себя добавил, чтобы хоть как-то подбодрить собеседника и не видя греха в этом маленьком отступлении от действительных событий.

«Домой мальчишка бежал», — мелькнуло у Петра, — «да не добежал. Моей помощи звал, да я не услышал».

Горькая мысль, как последняя капля, казалось, переполнила страдающее сердце. И Петр, действительно ожидая, что оно разорвется, прижал руки к груди, как бы препятствуя этому. Боль утишилась, и рука кожевенника нащупала в потайном кармане амулет Воротынского. Вынув его, Петр вгляделся в человеческую голову, подумав о неуместности этой фигурки здесь, где к земле приклонились головы мертвых людей. Порывистым движением хотел швырнуть амулет в теплый пепел, да удержался, вспомнив речи посланника травницы о силе его, которая поможет Петру в трудный час.

«Но ведь вот он, трудный час, пришел в черноте своей и горе, что же не помогаешь мне, талисман волшебный?» — вопрошал Петр.

Ровно и безразлично светился тот на ладони кожевенника.

«Однако, что это стою я, как пень. Идти обратно надо. Ведь отсюда, сказал батюшка, Спиридон к дому побежал», — подумал Петр.

Оглянувшись, чтобы окликнуть Потапа, увидел его в самом плачевном состоянии. Серые глаза плотника, распухшие и покрасневшие от дыма и слез, что струились по красным щекам, бессмысленно оглядывали окружающее. Он перестал даже выкрикивать имя Спиридона. Не такой мужественный, как Петр, но в своем роде человек решительный, считающий долгом помочь ближнему в беде, он не нашел в вине успокоения, а только был оглушен им. Потап как бы расплывался на глазах, и Петр пожалел, что не отказался от его сопровождения, которое вместо подмоги принесло дополнительный груз заботы о приятеле.

Петр потряс его за плечи, добиваясь осмысленного взгляда, но голова, как репа большая и столь же разумная, бессмысленно перекатывалась с плеча на плечо. Почувствовав опору, Потап привалился к Петру, ноги его подгибались, но кожевенник не хотел опускать его на землю, ибо тогда не смог бы вообще заставить его идти, а тащить на себе было невозможно, поскольку отыскание Спиридона требовало быстроты.

— Потап, опомнись, — кричал Петр, продолжая трясти его, а потом, придерживая одной рукой, стал мерно отвешивать пощечины другой, сила которой придавала им вполне ощутимую болезненность. — Спиридон пропадает, зачем ты за мной увязался, жабий сын, погибель парня застанет, пока я медлю с тобой.

Крики, а, вернее, добрые затрещины привели Потапа в чувство. Откачнулся он от Петра, на ноги твердо стал.

— Ну и рука у тебя, — сказал беззлобно. — На меня как паморок нашел, двинуться, слова сказать не мог, да и соображал плохо.

Слезы высохли на лице его, глаза приобрели осмысленность.

— Идем скорее. Уж сколько времени ищем, да все зря. Но бросать нельзя, чует мое сердце, что жив Спиридонка, — торопливо проговорил Петр.

Они стали возвращаться, заглядывая за каждую кучу камней, прислушиваясь к крикам. Вновь проходя мимо погибших братьев, обратил внимание Потап, что балка, убившая ребенка и странно не пострадавшая от огня, другим своим концом лежала на чем-то, напоминающем окруженную камнями дыру в земле, прикрывая ее почти полностью.

— Да это же колодец, давно уже заброшенный, помнишь ли, — спросил Петр. — Его, отец сказывал, в старину Даждьбогу посвятили, да не помог древний бог дождем своим.

— Раз бросили, то и засыпали, вот бог и обиделся, — ответил Потап.

«Засыпали?» — мелькнула мысль у Петра.

— А ведь мы там не смотрели, — сказал он Потапу.

— Что смотреть-то, не видишь, балка сверху. Она там все обрушила, даже если не засыпали колодца.

— Погоди, помоги мне. Давай сначала осторожно снимем бревно с мертвых, а потом откатим с колодца.

Вдвоем, с трудом, стараясь не уронить вновь приподнятый конец на мертвых, они осторожно отнесли его в сторону, сдвинув при этом бревно и с колодца. Опустив балку на землю, подбежали к колодцу, который оказался глубоким и ранее не засыпанным. Во время пожара сберегла его балка от камней и огня.

В общей дымной темноте, да при глубине колодца, дно его не было видно. Склонившись, Петр стал звать Спиридона, уже и не надеясь на ответ. Но внезапно черноту прорезал слабый ответный крик:

— Дядька Петр, здесь я, помоги.

Оборвалась от радости душа Петра, кинулся он лезть в колодец, да Потап удержал.

— Сорвешься, Спиридона задавишь и сам покалечишься. У нас ведь веревка есть, что брали ведра из реки поднимать, так дома и не оставили.

— И верно, совсем разум отшибло. Я полезу, а ты веревку держи, да крепче, будешь потом двоих доставать.

Потап обвязался толстой крученой веревкой, уперся в землю, для верности вцепившись руками в поваленное бревно. Захват за захватом перебирая веревку и упираясь ногами в стены колодца, Петр начал осторожный спуск. Канат был тонким, врезался в ладони, когда кожевенник попеременно обматывал их веревкой, чтобы не соскользнуть вниз. Ноги с трудом находили опору, но дышать внутри колодца было даже легче, чем наверху. Опустив голову, Петр увидел белую рубаху Спиридона, вставшего и удерживавшего канат от вращения.

Наконец Петр достиг дна, обнял Спиридона, плечи которого тряслись от мелкой дрожи, а губы с трудом выговаривали слова:

— Прости, дядька Петр, что заставил спускаться, да руку ударил, аж не чую ее, не мог вылезти, даже по веревке не смог бы.

— Ничего, Спиридонка, главное, что жив ты. Аграфена дома убивается, да и мы с дядькой Потапом надежду потеряли найти тебя. Не дрожи, не бойся, все позади.

Спиридон промолчал. Петр снял рубаху, обвязав парня, чтоб веревка не давила, поверх рубахи завязанная, и крикнул Потапу, чтоб тянул. Спиридон медленно поплыл вверх, к светлому пятну отверстия колодца. Видно было, как Потап помог ему перевалиться через край, и веревка вновь упала вниз. Петр выбрался быстро, скрутил канат и посмотрел на парня. Тот сидел, бессильно привалившись к бревну, бледный, с синими губами, глядя вокруг уже в призрачном свете зари, пробивающейся сквозь дым.