Московский Джокер - Александр Морозов

Впрочем, посложнее это считалось у тех, кто кумекал и рассчитывал. Для Гарика же не имели значения ни сверток, ни адрес, ни маруха. Из всего задания любой сложности и конспиративности он твердо ориентировался только на последние пункты: канать прямо сюда и отпиться по-доброму. И Гарик совершенно искренне не понимал людей вокруг, если они придавали значение чему-то другому, кроме этих и им подобных пунктов. Эстрадных номеров в концерте жизни на планете Земля.

Он уже не помнил, когда и по какому поводу его перестали пускать домой. Да и случилось ли именно так? А может, это он сам как-нибудь запьянствовал ловко с корешками, не возвращался домой неделю-другую, а потом так и отвык? Случилось это все давным-давно. И кто же теперь будет исследовать, как именно?

Но так или иначе, а зимами он насобачился кантоваться перебежками: то у художников в околоарбатских мастерских недельку отваляется, то в психушку на месяц загремит, то просто заскакивал в отходящий поезд, чтобы, переходя из вагона в вагон, прокатиться до югов и обратно.

Зато уж, как только сходил последний снежок, Гарик прочно переселялся на сквер около пивной: здесь пил и стоял среди почтенного общества днями, здесь же, на скамейках в глубине сквера, можно сказать под сению дерев, и отдыхал ночами. Барин изволили почивать – это опять же, если по-другому выразиться.

В эту звездную ночь Гарик расположился в самом дальнем и глухом углу сквера, уютно подоткнув под бока и укутав ноги тяжелым армейским бушлатом огромного размера. Обычно он старался слишком не удаляться от асфальтовой площадки перед Садовой. Ночью возникали иногда разные люди, и случались разные казусы. Требовались мелкие услуги или просто поддержать компанию. Вот на этот случай все и знали, что Гарик где-то здесь, рядом, на ближайшей скамье.

Но на этот раз ему не потребуются эти заблудшие души, жалкие людишки с их жалкими разовыми порциями. Запас в несколько бутылок был им загодя, ближе к ночи, расположен под этой дальней скамейкой, в головах. И теперь, мастерски укрывшись бушлатом какого-то отвоевавшего свое великана, он мог полеживать и посматривать на небо. А время от времени, естественно, не слишком растягивая промежутки, Гарик выпрастывал руку из-под бушлата, протягивал ее вниз, до земли, брал початый бутылек и подносил его ко рту, чтобы хлебнуть раз-два-три-четыре-пять.

И после каждого такого мероприятия звезды казались ему еще ближе и ласковее, а будущее еще более безоблачным и пустым. Как полет астронавта.

«И не кончается бой, и юный Гайдар впереди», – мурлыкал Гарик, который был спокоен насчет собственной судьбы по крайней мере до восхода солнца, а после этого события и тем более. Потому как что может случиться с человеком неладного, с таким, к примеру, человеком, у которого не кончились еще деньги? Ничего, конечно, с таким человеком случиться не может, окромя того, что он может пойти утром в магазин и взять еще выпить-закусить. На поправку здоровья, чего и объяснять грамотному человеку не надо.

А денежки у Гарика еще были. Еще не вышли. Вот они, в левом носке. А как же? Любишь заказывать, люби и денежки отстегивать. Заказ Гарик получил, как он сам считал, плевый. Ну, натурально, подошел он к этому Карнаухову, и все тому слово в слово передал. И как в квартиру к Марло проникнуть, и что там дальше сделать-учудить. Передал-то он все точняк. Но в смысл того, что он передавал, а Карнаухов должен был исполнить, Гарик по своему обычаю не вникал. Не врубался. А раз так, то через самое короткое время он начисто позабыл и буквальный текст своей устной депеши.

От всего этого дела осталось только лицо заказчика, сам факт, что Гарик говорил с Карнауховым, туманное воспоминание какого-то давнего пьяного трепа, что Карнаухов как-то связан с высотными зданиями, что, кстати говоря, было Гарику абсолютно до фени, хотя когда-то, еще при жизни борца за мир, Гарик жил у него, в одном из таких высотных домов. И что же еще осталось? Вот именно, самое милое. Нехудая пачечка денег в левом приятно опухшем носке.

Так что ля-ля, миленькие, обойдитесь одну ночь без Гарика, потанцуйте в обнимку с бутылочкой.

Вот из-за такого стечения обстоятельств Гарик и не отреагировал на шум и выстрелы там, на входе в сквер, откуда-то с проезжей части Садовой.

Ясное дело – непорядок. Но мало ли какого непорядка успевают наломать ребятишки на темной половине Земли, пока она не посветлеет?

– продолжал мурлыкать Гарик на этот раз из Высоцкого, поуютнее укладываясь под бушлатом.

Но послышался шорох раздвигаемых ветвей.

Сначала на периферии, метрах в тридцати от его лежбища.

Нет, какое там случайно.

Ближе и ближе.

Сюда идет. Метрах в десяти.

Гарик приподнялся на локте, чтобы посмотреть, кого еще принесла нелегкая.

Кусты раздвинулись, и он узнал… лицо заказчика.

Гарик подмигнул ему, а вот словами как-то у него ничего не выговорилось.

Молчал и заказчик. И тоже как будто подмигнул Гарику.

«Так вот, значит, как оно приходит», – успел подумать Гарик. И правильно, в общем-то, сделал, что успел. Потому что ни на что другое времени у него уже не оказалось.

Заказчик молниеносно переместился за скамейку, а значит, за спину Гарика.

«Я же с детства просил только одного, – пронеслось еще в уме Гарика, – чтобы только не так. Выходит, не допросился».

Он ощутил, что это не заказчик у него за спиной, а большая жаба, которая приладилась сделать над ним что-то дико мерзкое и постыдное. И что уже невозможно ни вскочить, ни пошевелиться. Потому что жаба свое уже сделала.

Уже через рассеченную спину в него входил холод межзвездного пространства. У астронавта лопнул скафандр.

Разумеется, он все равно продолжал свой полет. Но в этой, второй части экспедиции, ему уже не понадобятся ни деньги из левого носка, ни недопитое вино под правой рукой.

Алекс с О’Брайеном обошли центральную площадку сквера, пристально вглядываясь в темные углы и скамейки с нависающими над ними ветвями кустов и деревьев. Наконец, они заприметили то, что им было нужно. Московского мужчину, который по искусству концентрации не уступил бы при случае индийскому йогу самой высокой степени. Во всяком случае, в настоящий момент он находился на прямом пути к нирване, если только уже не достиг ее. Алекс тронул его за плечо, и голова аборигена, до этого уроненная в колени, приподнялась и повернулась, правда, ценою странного хруста шейных позвонков.

– Земеля, ты Гарика тут не видел такого?

Земеля взирал на собеседника с таким изумлением, с которым земляне разглядывают тарелку, приземляющуюся у них прямо под носом.

– Предложите ему деньги, – тихо сказал О’Брайен.

Но Алекс знал, что надо предлагать в таких случаях.

– Примешь? – он поднес к глазам аборигена бутыль с джином.