Роковая тайна сестер Бронте - Екатерина Митрофанова

Энн первая получила место наставницы двух старших отпрысков супругов N в усадьбе Блэйк Холл, в Мирфилде, и вскоре отбыла по месту назначения.

Несколько недель спустя после ее отъезда Шарлотте Бронте поступило предложение взять на себя воспитание младших детей богатого йоркширского промышленника, господина Сиджвика и его почтенной супруги. Безропотной пасторской дочери не оставалось ничего иного, как последовать примеру сестры и, собрав все необходимое, отправиться в поместье Стоунгэпп, что в Лозерсдэйл.

« Я очень старалась быть довольной своим новым местом, — пишет она своей сестре Эмили 8 июня 1839 года. — Как я уже писала, деревня, дом и парк божественно прекрасны. Но есть еще — увы! — совсем иное: ты видишь красоту вокруг — чудесные леса, и белые дорожки, и зеленые лужайки, и чистое небо, но не имеешь ни минуты, ни одной свободной мысли, чтоб ими насладиться. Дети находятся при мне постоянно. Об исправлении их не может быть и речи — я это быстро поняла, и нужно разрешать им делать все, что им заблагорассудится. Попытки жаловаться матери лишь вызывают злые взгляды в мою сторону и несправедливые, исполненные пристрастия отговорки, призванные оправдать детей. Я испытала этот способ и столь явно преуспела в нем, что больше пробовать не стану. В своем последнем письме я утверждала, что миссис К. меня не знает. Я стала понимать, что это и не входит в ее планы, что я ей совершенно безразлична, а занимает ее только то, как бы извлечь из моего присутствия побольше выгоды, с каковой целью она заваливает меня всяким шитьем выше головы: ярдами носовых платков, которые следует подрубить, муслином для ночных чепцов, в придачу ко всему я должна смастерить туалеты для кукол. Не думаю, чтоб я ей нравилась, ибо я не способна не робеть в столь незнакомой обстановке, среди чужих, сменяющихся непрестанно лиц… Я прежде думала, что было бы приятно пожить в водовороте светской суеты, но я сыта ею по горло, смотреть и слушать — что за нудное занятие. Теперь я понимаю лучше, чем когда-либо, что гувернантка в частном доме — существо бесправное, никто не видит в ней живого, наделенного рассудком человека и замечают ее лишь постольку, поскольку она выполняет свои тяжкие обязанности ».

Как-то ясным летним днем мистер и миссис Сиджвик решили совершить приятную прогулку в экипаже и, не задумываясь, предоставили своего обожаемого младшего сына — бойкого, но доверчивого четырехлетнего сорванца по имени Джон — заботам мисс Бронте. Они велели гувернантке хорошенько присматривать за своим сокровищем, строго наказав ей ни под каким предлогом не пускать мальчика на конный двор.

— Надеюсь, вы хорошо меня поняли, мисс Бронте? — высокомерно взглянув на Шарлотту, изрекла миссис Сиджвик.

— Разумеется, сударыня, — с достоинством ответила пасторская дочь.

Счастливая чета очень скоро удалилась в превосходном расположении духа, что, впрочем, не помешало миссис Сиджвик напоследок одарить свою гувернантку надменно-презрительным взглядом.

Тем временем один из старших сыновей Сиджвиков, самый отъявленный разбойник лет девяти, нарочно подслушал за дверью обстоятельные родительские назидания неказистой гувернантке. Быстро смекнув, что к чему, он улучил подходящий момент и заманил младшего брата в конюшню, втолковав ему заранее, как следует действовать, с неизъяснимым удовольствием предвкушая грандиозный позор чопорной, строптивой мисс. Маленький Джон, толком не вникая в скрытый смысл всего происходящего, тем не менее находил ребяческую забаву в том, чтобы лишний раз подразнить гувернантку, а потому с легкостью поддался коварным увещеваниям юного тирана и спрятался на конюшне.

Когда мисс Бронте добралась-таки до запретного убежища своего нерадивого питомца и, собравшись с духом, попыталась вернуть его домой — сначала мирно, путем безобидных уговоров, затем — пуская в ход всевозможные хитрости и уловки, и, наконец — прибегнув к открытым угрозам (которые, разумеется, не посмела бы реализовать на деле), ее маленький мучитель, подстрекаемый старшим братом, в тот момент находившимся тут же, на конюшне, вдруг ни с того ни с сего стал швырять в нее камни, один из которых, оказавшийся достаточно увесистым, угодил девушке в висок. Оба сорванца, не на шутку струхнув, тотчас кинулись вон из конюшни, а бедная пасторская дочь, потирая место ушиба, отправилась вслед за ними, в тайне радуясь одержанной ею победе в этой нелегкой схватке — ведь как-никак ей все же удалось прогнать своих воспитанников с конного двора!

На следующий день, когда все семейство собралось за традиционным завтраком, миссис Сиджвик, окинув всех присутствующих оценивающим взглядом, небрежно, будто бы невзначай, поинтересовалась у гувернантки, откуда взялась на ее лбу странная отметина, которой, как ей помнится, раньше не наблюдалось.

— Я ушиблась, сударыня, — последовал невозмутимый ответ Шарлотты.

На мгновение в сплоченном кругу господ, вкушавших утреннюю трапезу, воцарилось гробовое молчание. Казалось, было бы слышно, как нежный лепесток одной из роскошных роз, расставленных в три прозрачно-хрустальные вазы и являющих собой лучшее украшение богатого хозяйского стола, невзначай выпал бы из своего яркого благоухающего лона и бесшумно отлетел бы прочь.

Маленький виновник этой негласной смуты поначалу порядком растерялся, одновременно ожидая и страшась, что его скверные деяния будут немедленно обнародованы. Когда же до его сознания дошло, что гроза прошла стороной, лицо его тотчас озарилось таким неподдельным счастьем, что Шарлотта тотчас от чистого сердца простила своему несмышленому воспитаннику все его проказы. Мальчик в порыве благодарности схватил за руки свою добрую наставницу, которая минуту назад спасла его от наказания, и, совершенно позабыв обо всех прочих членах семейства, неотрывно следивших теперь за происходящим, горячо воскликнул:

— Я люблю вас, мисс Бронте!

— Но Джон, — не скрывая презрительного ужаса, отозвалась его мать, — ты любишь гувернантку?!

Шарлотта не подала признаков замешательства. Язвительная колкость миссис Сиджвик, пущенная в ход, чтобы унизить пасторскую дочь, подчеркнув ее жалкое положение в этом доме, пропала втуне, не возымев должного эффекта. Зато наивное пламенное признание, столь неожиданно слетевшее с уст юного отпрыска Сиджвиков, растопило холодок отчужденности в сердце строгой, несговорчивой мисс. Шарлотта ласково потрепала мальчика по головке и устремила на хозяйку взор, исполненный безмолвного торжества. Это было своеобразное негласное сражение двух различных сословных категорий, закончившееся поистине блистательной победой молодой, скромной гувернантки и сокрушительным поражением самовлюбленной, высокомерной госпожи.

Пребывание Шарлотты Бронте в доме Сиджвиков продлилось недолго. Тяжкий и неблагодарный труд гувернантки, сознание позорной унизительности подобного положения серьезно подорвали здоровье девушки, и ее важная, надменная госпожа, едва обнаружив недомогание своей подчиненной, каковое поспешила объявить мнимым, тем не менее сочла своим обязательством обезопасить свое элитное семейство, незамедлительно с ней рассчитавшись.

Итак, в июле 1839 года пасторская дочь с удовольствием возвратилась в Гаворт, в надежное лоно своей семьи.