Подземелья Лубянки - Александр Хинштейн

Есть что-то сверхъестественное в истории семьи Дзержинских. Словно какое-то проклятие, некий злой рок тяготел (а может быть, тяготеет до сих пор) над этой фамилией.

Четверо из восьмерых детей мелкопоместного шляхтича Эдмона-Руфина Дзержинского умерли насильственной смертью.

В 1892-м – при таинственных обстоятельствах погибла Ванда Дзержинская, 14-летняя сестра будущего рыцаря революции. Кто-то из детей, играя с ружьем, случайно застрелил ее: по одной версии, это был сам Феликс, по другой – наиболее правдоподобной – его младший брат Станислав.

Весной 17-го возмездие настигла предполагаемого убийцу: грабители ворвались в родовое имение Дзержиново, где Станислав жил в одиночестве. Он пытался обороняться, отстреливался, но силы были слишком неравны…

В 42-м в Польше фашисты расстреляли второго брата – профессора медицины Владислава Дзержинского.

В 43-м – пришел черед третьего – 68-летнего Казимира. Его вместе с женой казнили за связь с партизанами.

В том же 1943-м немцы сожгли и родовое имение Дзержиново: от него остались лишь черные остовы домов…

Можно сказать, что Ядвиге Дзержинской еще повезло: она хотя бы осталась жива…

Наверное, это закономерно: за все в этой жизни надо платить. Быть может, злой рок семьи Дзержинских – это тоже расплата за все, содеянное первым чекистом страны и его наследниками.

«И посеявший ветер пожнет бурю», – сказано в Писании. За грехи отцов расплачиваются дети. Те, кто виноват лишь в том, что носили ту же самую, такую трудную для русского уха, но такую ставшую нам привычной фамилию – Дзержинский…

Еще с самого начала он понимал, что рано или поздно его возьмут; как-никак, двадцать лет прослужил в Чека, сам натаскивал молодцов.

Сколько раз невообразимо явственно представлял себе он эту картину: крепко сбитые ребята в двубортных костюмах; негромкий, но повелительный голос; скрип отъезжающего «воронка»…

Эта сцена снилась ему даже по ночам, и тогда он вскрикивал и сквозь сон слышал, как недовольно ворочается рядом Лариса.

А вот поди ж ты, когда это, наконец, произошло, – не во сне, наяву – от неожиданности он вдруг растерялся.

«Гражданин Шашковский? Иван Лаврентьевич?» и, не дожидаясь ответа: «Проедемте с нами».

Разом пересохло во рту. Словно от водки поплыла голова. Он шел по перрону в плотном кольце молодцов, своих недавних коллег, и в такт бьющейся на виске жилке стучала шальная мысль: наконец-то… Слава богу…

Не будет больше метаний по стране, случайных квартир и вечного страха. «Мучительный конец лучше бесконечного мучения», – вспомнилась почему-то фраза, так любимая Ежовым…

Нарком внутренних дел Украины, комиссар госбезопасности 3 ранга Успенский пропал 15 ноября 1938 года. Обнаружили это не сразу. Накануне вечером он велел персональному шоферу не заезжать с утра за своей персоной. Сказал, что хочет пройтись. Однако до наркомата не дошел.

Лишь под вечер обеспокоенные подчиненные – обычно нарком в 9 уже был на месте; слишком много в тот год было дел – позвонили ему домой. Анна Васильевна, жена, ответила удивленно:

– Ушел, как обычно, с утра.

Не медля, взломали дверь в кабинет. На столе, сплошь заваленном папками, на самом видном месте лежала записка, наспех написанная карандашом на обрывке листа:

Тела, конечно, не нашли. Да и потом другой водоворот затянул НКВД: в Москве сняли «железного наркома» Ежова. Пришедший на его место Лаврентий Павлович Берия, засуча гимнастерку, принялся «чистить» (любимое словечко Ежова) старую команду. Сбылось евангельское предсказание: и живые позавидуют мертвым.

Кое-кто, в самом деле, позавидовал Успенскому. Несколько страшных минут – и ты навеки свободен. Не будет ни ночных допросов с пристрастием, ни каменных карцеров, ни переломанных ребер.

«Труд делает человека свободным» – начертано было на воротах концлагерей. Неправда. Только смерть дарует людям абсолютное избавление. Ведь останься Успенский в живых, не избежать бы ему лубянских кругов ада. Личный ставленник Ежова, один из самых близких к бывшему наркому людей. Выполняя его волю, потопил Украину в крови. За полгода почистил десятки тысяч…

… Нет человека – нет проблемы. Но на всякий случай жену Успенского арестовали. Требовали признаться, что ее муж не усоп, а отсиживается где-то в схронах или вовсе сбежал за кордон. Она держалась твердо: ничего не знаю. Да и сами чекисты в счастливое исчезновение Успенского не слишком верили, спрашивали больше для порядка, по инерции. Куда, скажите на милость, ему бежать? Граница на замке, мимо Карацупы[112] с верным его Ингусом и муха не пролетит. Правда, начальник Дальневосточного УНКВД комиссар Люшков[113] умудрился-таки вырваться, махнул в Маньчжурию. Только было это еще при Ежове, да и разведка донесла быстро.