Три кругосветных путешествия - Михаил Лазарев

– Гина реко, Гина реко! Тови гиде, ней ропо!

Пение это сопровождалось разными кривляньями; глаза их страшно вращались и закатывались под лоб; мускулы были в сильном напряжении, язык высовывался; они сильно топали ногами и предавались неистовым движениям. Пляска эта казалась воинственной и означала презрение неприятеля и торжество победы.

31 мая рано утром, по приглашению капитана Беллинсгаузена, мы отправились на двух, вооруженных фальконетами, катерах на берег. Все офицеры имели при себе ружья и пистолеты; матросы были также с ружьями. Мы пристали в том самом месте, где Кук во время пребывания своего здесь видел, как новозеландцы на пиршестве ели куски человеческого мяса. При виде нас все жители разбежались, исключая одного островитянина, по-видимому, более отважного. Когда его обласкали и дали ему некоторые подарки, начали сбираться около нас и прочие новозеландцы. Мы посетили начальника их, человека уже пожилого; он сидел на рогожке в открытом шалаше; потом явилась жена его и дочь. Последняя была очень недурна собой и получила от капитана Беллинсгаузена в подарок зеркальце.

Отсюда мы отправились на катерах далее к северу к нашим знакомцам. Подъезжая к селению, мы заметили небольшую речку, впадающую в море. От этой речки в обе стороны тянулся палисад выше роста человека, примыкающий к лесу. С правой стороны было отверстие вроде калитки, через которую мы вошли в селение. Навстречу вышел знакомый нам старик-начальник; он принял нас очень дружелюбно, приветствовал прикосновением носа к носу и повел к своему дому.

Мы шли вдоль извивающейся речки, берега которой обложены булыжным камнем; по сторонам без всякого порядка разбросаны там и сям шалаши островитян, которые толпой за нами следовали. По перекладине или живому мостику перешли мы к дому начальника. Наружный вид его походил на русскую избу и состоял из столбов, в три ряда поставленных. Средние столбы вышиной в полторы сажени оканчивались наверху грубым изображением человеческой головы, выкрашенным красной краской; крайние были гораздо пониже и соединялись со средними перекладинами, на которых лежала кровля из брусьев, покрытых листьями. Домик имел в длину около трех и в ширину около двух сажен. На месте двери было отверстие в два аршина, закрывавшееся доской.

На противоположной стороне проделано было окно в два квадратных фута, закрывавшееся, когда нужно, рогожкой. Домик разделялся на две комнаты: одну большую, другую гораздо меньшую. В большой, как в наших деревенских избах, были по сторонам широкие скамьи, на которых лежали корзины, пустые тыквы для воды, базальтовый, наподобие лопатки, гладко выполированный камень, кости для удочек и проч. По стенам, обтянутым тонкими рогожками, висели пики в 24 фута длиной, жезлы, начальнические знаки и истуканчики, выкрашенные красной краской. В правой стороне от дома мы видели одно толстое дерево с обрубленными сучьями, наверху которого вполовину уже было вырезанное изображение человеческого лица. Зеландцы очень искусны в резьбе; доказательством тому служат украшения на их лодках, и между тем, кроме острых камней да ракушек, они не имеют для резьбы никаких инструментов.

Старик-начальник, помня сделанное ему на шлюпах угощение, желал как можно лучше отблагодарить нас и решился предложить капитану Беллинсгаузену в супружество не старую, но отвратительной наружности зеландку. Капитан Беллинсгаузен, потрепав по плечу начальника, от предложения этого отказался.

При прощании старик удержал капитана Беллинсгаузена и приказал вынести жезл длиной в восемь футов, верх которого был резной, изображающий человеческое лицо с глазами, сделанными из ракушек. Капитан сначала полагал, что этот жезл назначается ему в подарок, но старик желал его продать и, получив за него два аршина красного сукна, очень был этим доволен и показывал свой подарок всем зеландцам.

1 июня, рано утром, я ездил на баркасе на берег за свежей водой. Когда мы вступили на землю, солнце еще не всходило; на траве лежала роса и был утренний туман, но воздух, теплый, как у нас бывает в мае, от растущих в лесу цветов был ароматический и оглашался чудным концертом новозеландских соловьев. Деревья, несмотря, что здесь зимнее время, блестели свежими зелеными листьями. Пока наливали бочки водой из холодного ручья, лившегося с гор чистейшим кристаллом, бросили невод и наловили много рыбы. Островитяне в этом месте нам не показывались, но из предосторожности мы были вооружены.

Возвратясь на шлюп, мы привезли, кроме свежей воды, столько рыбы, что ее достаточно было для всего экипажа.

2 июня поднялся жестокий ветер; выпустив много канату, мы едва удержались на месте. Между тем шел сильный дождь, блистала молния; раскаты грома, отражаясь в высоких горах и их ущелинах, производили страшное эхо. 4 июня мы были уже готовы сняться с якоря. Прибывшие к нам зеландцы еще раз менялись с нами, отдавая свои ткани, копья, разные коробочки, жезлы, кистени из зеленого камня, топоры, застежки и украшения из зеленого базальта за наши топоры, долота, буравчики, зеркальца, огнива и бисер. Когда они узнали, что мы отправляемся, то, прощаясь с нами, повторяли слова: э! э! э! Один молодой островитянин желал остаться на «Востоке», но товарищи уговорили его возвратиться на берег.

Жители залива Королевы Шарлотты вообще среднего роста, хорошо сложены и сильны. Обычай намазываться рыбьим жиром и охрой и подвергать себя всем переменам погоды делают природный их цвет лица чернее. Женщины невысокого роста, довольно полны. Замужние скоро теряют свежесть, но молодые девушки довольно миловидны; их черные глаза не без выражения; маленькие зубы блестят, как перлы; некоторые из зеландок поспорили бы в красоте с европеянками, несмотря на темный цвет лица и татуировку.

Первые путешественники изобразили новозеландцев самыми мрачными красками; но это происходило большей частью от незнания обычаев этих островитян. Они имели обычай встречать иностранцев с военной церемонией, которую европейцы, не поняв, приняли за вызов к бою и отвечали им ружейными и пушечными выстрелами. Новозеландцы, в свою очередь, жестоко мстили европейцам, попадавшимся в их руки, отчего и утвердилось мнение о зверстве и кровожадности этих островитян. Впрочем, ничто не может оправдать их гнусного каннибальства, хотя оно и имеет некоторую связь с их суеверием.

Новозеландцы любят посмеяться, пошутить и очень забавно передразнивают европейцев. Они деятельны, постоянны в своих занятиях, способны к искусствам механическим и понимают торговлю.

Новозеландцы пускаются в дальние путешествия, но не забывают своей родины, о которой говорят всегда с чувством. Когда же, после долгого отсутствия, возвращаются восвояси, восторг и радость их неизъяснимы.

Между родными и близкими существует у них величайшая дружба. По смерти любимого человека они предаются глубокой печали; иные раздирают лицо и тело острыми камнями и ракушками, полагая, что ничем нельзя лучше почтить память умершего, как проливая вместе с слезами и кровь свою.

Можно похвалить новозеландцев за почтение, которое они оказывают старым людям. Старцы всегда занимают у них почетные места на совещаниях, пиршествах и вообще при всех торжественных случаях. Молодые люди слушают их с почтительностью. Часто старики призреваются начальниками единственно по преклонности своих лет.