Обратная сторона Японии - Александр Куланов

Моя давняя подруга Кристина, профессиональный сисадмин, живущая в Токио, никак не могла устроиться на работу. Ошибку заметил муж-японец: «Когда у тебя спрашивают, что ты умеешь делать, ты, как последняя дура, отвечаешь: это, это и еще вот это! Так тебя на работу никогда не возьмут. Скажи, что ты специалист по чему-то одному – по одной программе или вообще по одной функции – умеешь только включать компьютер, и все получится!» Девушка вняла совету и теперь работает в крупной японской компании – видимо, выключает компьютер кто-то другой.

Другой пример, увидеть который собственными глазами может каждый в Японии. В японском банке меняют валюту 3 или 4 человека: один принимает деньги и пересчитывает, второй сверяет курсы и оформляет бумаги, третий… Однажды я попал в ситуацию, когда одному из звеньев этой цепочки приспичило в туалет. Работа встала. Трое сотрудников неподвижно замерли передо мной в помещении, с каменными лицами глядя сквозь меня в пустоту. Лишь когда вернулось «слабое звено», все поклонились друг другу, обворожительно улыбнулись мне, и конвейер снова запустился.

Иностранные специалисты уверены: японцы великолепно работают в коллективе, отлично чувствуют себя в группе, но встают в тупик от самой простой задачи, если оказываются в одиночестве. Их великолепные роботы собирают столь превосходные автомобили, но их же официантка – дочь настройщика роботов – падает в обморок просто при виде иностранца, как это случилось со мной однажды в ресторане одной японской префектуры. Они добились невообразимых успехов в построении той Японии, которую во всем мире именуют «индустриальным обществом», одновременно заслужив в западном мире унизительную репутацию «экономических животных», зайдя в результате в цивилизационный тупик, и вот уже пару десятилетий лет бьются над проблемой выхода из него путем построения «интеллектуального общества». Не получается. Почему?

Один из теоретиков создания «интеллектуального общества» Таити Сакаия отвечает: «До сих пор японское образование было ориентировано на нижнюю ступень восприятия. Как только в классе обнаруживался самый слабый ученик, уровень обучения настраивался на него». Мягко и научно выражаясь, японское общество очень долго поощряло систему образования, которая позволяла сочетать стремление и умение доводить полученную извне идею до идеального воплощения с созданием условий для всеобщего монотонного и коллективного труда. Был построен огромный завод под названием «Япония», в котором трудились миллионы человек, и лишь те немногие, кто сумел подняться над низкой планкой образования, работали в НИИ этого «завода».

Особый вопрос – иностранцы. Повторюсь: ни одна крупная японская компания, ни одно мало-мальски значимое изобретение не обходится без их весомого вклада – говорю это, как человек не один год проработавший в японской компании и специально занимавшийся анализом этой проблемы. Но японцы не просто не любят об этом говорить, их точка зрения на проблему прямо противоположна нашей. Столкновения двух моделей мышления в отдельно взятой японской корпорации блестяще показала Амели Нотомб в своем романе «Страх и трепет». Менее известна, но ничуть не менее шокирующая технологичная, а потому убийственная в своей документальности книга Найала Муртага «Гайдзин на службе в Мицубиси». Интересно, что японцы думают о нас примерно то же, что и мы о них. Европейцы, по глубокому убеждению японцев, не способны на творческую и индивидуальную деятельность – мы сильны только в коллективе и можем выиграть, только «навалившись гуртом» (именно поэтому якобы японцы потерпели поражение во Второй мировой войне). Мы по определению не способны воспринять тонкость и красоту японской культуры и японского духа. Мы – физиологически бестолковы. «Вы понимаете, что ваш европейский умишко никогда не сможет постичь всю глубину японского разума?» – спрашивает героиню Нотомб ее японская «шефиня», подразумевая только один ответ: «Да!» Японцы свято верят в то, что мы глупее их просто потому, что мы – белые (глупее нас только корейцы и китайцы), но говорить нам об этом необязательно – неразумные, мы можем обидеться! Ведь нам не понять, почему люди, построившие «общество, наиболее близкое к раю», придумавшие способ управления телевизором при помощи мысли, самые умные люди на планете, придя домой, балдеют от телешоу с названиями вроде «Кто громче пукнет?», «Загляни ей под юбку» или «Жри, пока не лопнешь!».

Впрочем, когда японцы привыкают к своим иностранным коллегам, они перестают стесняться. Ладно бы на бытовом уровне. Тогда надо просто привыкнуть к тому, что то один, то другой представитель великой державы, давшей миру укиеэ, бусидо, чайную церемонию и фотографа Араки, сидящий рядом с тобой, сидит совсем не тихо и даже не очень мирно. Он считает своим долгом чихать, кашлять, тянуться со стоном, хрустеть костями (упираясь лбом в каждый палец отдельно и надавливая на него до характерного щелчка), сопеть с подхрюкиванием и, главное, сморкаться. Сморкаться так, чтобы закладывало уши, чтобы звон в комнате стоял после самурайского освобождения гайморовых пазух такой, как будто из пистолета бабахнули над ухом! А потом блаженно хрюкнуть, пойти в ванную, не закрыв за собой дверь, и долго и смачно отхаркиваться там, а после вернуться, еще раз блаженно, с хрустом, потянуться, бросить в рот жвачку, надуть пузырь и оглушительно хлопнуть его… Ах, если бы вы знали, какая прелесть – хлопанье жвачкой сорокалетними дяденьками, позиционирующими себя как часть мировой интеллектуальной элиты! Принцип «все, что естественно, то не стыдно» такие японцы воспринимают буквально, поэтому непрерывно и громко – заранее прошу прощения у милых дам – зевают, чавкают, хлюпают, рыгают, пукают, охают, причмокивают губами и издают массу других звуков, для которых нет определений в русском языке, а только японские ономатопоэтические наречия. Самое интересное, что замечания, сделанные им по поводу такого поведения, встречают искреннее недоумение: ведь вы в японской компании! Ну и что, что в Москве? Не имеет значения, ты – гайдзин в русской столице, а не они! Но это можно перетерпеть – ведь это не имеет отношения к работе?

Однако японская простота распространяется со временем и на рабочие отношения. Цитирую историю другой своей доброй знакомой, работающей переводчиком в маленькой токийской фирмочке: «У нее владение японским примерно 50 процентов», – сказал мой босс нашим русским клиентам обо мне. Я им переводила, плечом к плечу с боссом; перевела и это. (Насчет японского – критика мне люба, так как дает пинка под зад. Плюс – я невысокого мнения о своих потенциалах, так что меня лично это высказывание почти не задело.) Клиенты вытаращили глаза и вопросительно уставились на нас (когда я перевожу, то стараюсь по возможности делать нейтральный тон и взгляд в пол, то есть становлюсь самоговорящей коробочкой, чтобы не усложнять эфир своими (лишними) взглядами и эмоциями).

«Но через три месяца все будет, нарастет, – прибавил босс и продолжил. – В нашей компании, вы сами видите, все – и И., и К.-сан, и Таня, и Т.-сан – недалекого ума люди. Однако я всех люблю. Особенно идиотичен наш И. О! Он просто последний кретин. Но он честный человек, поэтому я его очень ценю».

И. погрузился в молчание (он слушал мой перевод – сам по-японски не говорит и не понимает; мне было крайне сложно найти иной вариант перевода, а босс перевода требовал), замер, остолбенело смотрел на босса потемневшими глазами).