Преломление - Питер Клайнз

Олаф фыркнул. Артур выпрямился в своем кресле и огляделся по сторонам.

– Там собралась почти вся команда, и все мы были изрядно пьяны. Завязался разговор о том, что мы войдем в историю как сборище придурков. Может, как кучка безумных ученых, если люди окажутся достаточно добры. А сидели мы прямо в моем кабинете. С моей коллекцией книг. Среди них, – продолжал он, – был трактат человека по имени Александр Котурович. Ограниченный тираж. Думаю, напечатано было всего две или три сотни экземпляров, и большинство из них не сохранилось. Я нашел свой в букинистическом магазине в Англии, когда собирал материал для «Истории, что мы знаем».

Майк немного подождал дальнейшего повествования. Все смотрели на Артура. Олаф не сделал никаких попыток продолжить.

– Еще в конце восьмидесятых годов девятнадцатого столетия Котурович проводил исследования в области нейробиологии и биохимии, но он также любительски пробовал себя в физике и математике, да и во всем понемножку. «Любительски» здесь ключевое слово. – Артур водрузил очки на место. – Ну, тогда я, скажем так, даже не удосужился упомянуть его в своей книге.

– Он чокнулся на почве Судного дня, – сказала Саша. – Думал, что человечество когда-нибудь сформирует своего рода телепатический посыл, коллективное бессознательное, и откроет многомерную брешь между мирами. И тогда нас атакуют через нее чудовища из иных миров.

Майк посмотрел на нее.

– Ты читала его книгу?

– Мы тогда все ее прочли, – сказала Джейми, – по два или три раза.

– Если бы он жил сейчас, – добавил Нил, – то постоянно мелькал бы на Историческом канале[48] с рассказами о русалках, энергии пирамид, снежном человеке и прочем дерьме.

– Или участвовал бы в фильмах для «Сай-Фай»[49],– сказала Саша.

Артур прочистил горло.

– Слова Олафа напомнили мне об этом трактате, – произнес он. – Не припомню, что именно. Но мы взяли книгу с полки и прочли вслух несколько абзацев. Изрядная часть труда Котуровича представляет собой теорию конца света с математическими выкладками в качестве ее обоснования. Все это, конечно, вздор, и мы представили себе, как через сотню лет кто-то вот так же станет читать о нас. Потом мы добрались до страниц с длинными расчетами для разрыва барьеров между измерениями. Я воткнулся в них на несколько минут, колебался, а затем Саша сказала, что мы должны использовать его расчеты для нашей Двери.

Саша пожала плечами.

– Я к тому времени уже три или четыре стаканчика пропустила, – заметила она. – А тогда казалось, будто Котурович лучше нас соображал, как создать брешь между измерениями.

– Мы все напились, – сказал Олаф. – Достаточно, чтобы показалось разумным попытаться, и недостаточно, чтобы мы не смогли справиться с оборудованием.

– Мы и в павильон пару бутылок прихватили, – добавила Джейми. – Артур прочел тридцать семь страниц вычислений, а я все их вбила в компьютер.

– Джейми печатает быстрее всех, – сказал Нил. Он стащил с пальца обручальное кольцо и теперь вертел его в пальцах. – Во всяком случае, наша Джейми печатала. – Губы его искривились, и он уставился в стол.

– Думаю, – продолжил Артур, – я отчасти надеялся, что это уничтожит систему. Произойдет перегрузка, короткое замыкание, что-нибудь заклинит, ну или еще что-то в этом роде. Была надежда, что для нас все закончится провалом, а не позором. Джейми ввела расчеты, мы подняли последний тост и включили систему.

– И она сработала, – сказал Майк.

Артур кивнул:

– Да. И по сей день мы не знаем как. Мы все стояли и смотрели на Дверь. Она была открыта четырнадцать секунд, а потом систему коротнуло.

– Мы спровоцировали короткое замыкание, – сказал Нил. – Везде в радиусе полумили пропало электричество.

– Наутро мы не знали, наяву ли все произошло, – продолжил Артур, – но было слишком много вещей, на которых все сошлись. Поэтому следующие два дня заменяли все, что перегорело, и повторили попытку. И снова получилось. Не сходя с места, мы договорились хранить тайну. Мы не знали, как все это происходит, да только наши карьеры были спасены. Во всяком случае, еще на некоторое время. Я обратился к Магнусу и поставил условие полной секретности. Он посмотрел один прогон и согласился. Мы дали подписку о неразглашении, и – готово дело! – Он оглядел присутствующих. – У нас возник заговор.

Джейми и Саша кивнули. Нил повесил голову.

– В следующие месяцы мы усовершенствовали техническую сторону, сделали Дверь более экономичной с точки зрения потребляемой энергии и удвоили время, которое она остается открытой. Потом утроили и в конце концов вышли на нынешние показатели. – Артур снова снял очки, вспомнил, что галстука на нем так и не появилось, и надел их обратно. – Но мы до сих пор не знаем, как и почему она работает.

– У вас было почти три года, чтобы в этом разобраться, – сказал Майк. – Вы могли хоть что-то понять.

– Нечего тут понимать, – ответил Олаф. – Гипотезы этого человека были – и остаются – бредом. Даже его современники сочли их околесицей. Парапсихологическая энергия, барьеры между измерениями и гигантские суперхищники[50]. Его научные познания в лучшем случае слабы, а треть вычислений даже не закончена. Он опубликовал немало завиральных предположений, не подкрепленных ничем, кроме нескольких математических тождеств.

– И все же, – сказал Майк, – это работает.

Олаф горько улыбнулся и кивнул:

– Работает.

– А почему вы просто промолчали? Не прояснили ситуацию и не попросили себе в помощь еще людей?

Артур глубоко, тяжело вздохнул:

– Гордость. Эгоцентризм. Мы были так уверены, что сможем расколоть этот орешек, а потом – так смущены оттого, что не смогли!

– Мы неожиданно превратились бы из тех, кто создал Дверь Альбукерке, в подмастерьев, – сказал Олаф. – Стали бы теми, кто произвел подготовительные работы для кого-то еще, способного разобраться в проблеме.

– В этом нет ничего плохого, – заметил Майк.

– У вас не особенно много публикаций, верно? – ухмыльнулся Олаф.

– Мы проводили испытание за испытанием, надеясь что-то узнать, – сказал Артур. – Мы с Олафом неделями штудировали трактат, снова и снова изучали каждый кросс. Это давало нам материал, который можно было скормить DARPA. Мы надеялись, что в случае, если у нас не будет ничего иного, ошеломляющие результаты множества успешных испытаний отвлекут внимание от того факта, что мы не знаем, почему они такие успешные.