Все к лучшему - Джонатан Троппер

Лишнего одеяла в комнате нет, но Пит двигается, чтобы мне хватило его.

— Ты теперь не женишься на Хоуп, да?

— Едва ли.

— Ты женишься на Тамаре?

— Вряд ли я в ближайшее время вообще женюсь.

Пит откидывается на кровати и задумчиво произносит:

— Ох уж эти женщины! С ними тяжко, а без них тошно.

— Твоя правда, брат.

Он смеется.

— Мне нравится, когда ты спишь дома.

— Я знаю, — отвечаю я. — Надо бы почаще приезжать.

Пит переворачивается на бок и зевает.

— Я тебя люблю.

— И я тебя люблю.

Я лежу с открытыми глазами между спящими братьями и чувствую, как сознание медленно оставляет меня, точно кровь, по капле сочащаяся из раны. Тихое мерное дыхание братьев убаюкивает меня, я проваливаюсь в глубокую черную дыру сна и сплю без сновидений.

В воскресенье мне с трудом удается воскреснуть. Я то просыпаюсь, то снова забываюсь тяжелым, липким сном, меня мучат отвратительные, тошнотворные кошмары, в которых я либо слишком медленно от кого-то убегаю, либо стремительно куда-то сползаю и никак не могу остановиться. В те редкие мгновения, что я прихожу в себя — либо очнувшись от кошмара, либо просто встаю пописать, — я чувствую, что совершенно разбит и с похмелья: глаза болят, во рту сухость и перегар. В четвертом часу дня я наконец поднимаюсь и плетусь в душ, и лишь тогда, спустя двадцать часов окончательно придя в сознание, я ощущаю зияющую пустоту в животе — там, где всегда была Хоуп.

Дома никого нет. Я стою у венецианского окна в гостиной в штанах от костюма и футболке, в которой спал, идти мне некуда, и я испытываю глухую обиду на свою семью за то, что они меня бросили одного в трудную минуту. Я знаю, что по крайней мере некоторые из них скоро вернутся, но все равно не могу вынести душащей пустоты дома. У крыльца нет машин, так что я накидываю пиджак и отправляюсь в путь пешком. День стоит ясный и ветреный, на солнце довольно тепло, но ледяной ветер пробирает сквозь пиджак, до мурашек. Однако мне лень возвращаться и искать дома какую-нибудь старую куртку, поэтому я складываю руки на груди, шагаю по тротуару, подставив лицо солнцу, и стараюсь не думать о том, куда иду, хотя прекрасно понимаю куда.

На Ривердейл-авеню кипит обычная дневная суета: снуют туда-сюда машины, стараясь отыскать место для стоянки, и нетерпеливо сигналят переходящим улицу пешеходам. В нашем квартале с парковкой всегда были проблемы. Норм одно время пытался найти инвесторов для строительства многоэтажного гаража, но когда его проект наконец дошел до городской комиссии по зонированию, отец уже потерял к этой затее всякий интерес и загорелся идеей современного мультиплекса в торговом центре, тоже заведомо обреченной на провал. Нетерпеливый характер Норма и старческая нелюбовь муниципалитета к переменам оказались роковым сочетанием. Утица запружена народом: матери ведут детей за руку или везут в колясках, подростки в мешковатых штанах слушают плееры, девушки весело болтают по мобильным, светящимся, как новогодняя елка. Я бреду между ними, точно восставший из мертвых, и, невидимый глазу, наблюдаю из своего вечного ада за их жизнью, которая идет себе вперед. Неподалеку от хозяйственного магазина я перехожу на другую сторону, чтобы Сатч меня случайно не заметил и не решил взять реванш.

Десять минут спустя я стою на крыльце у Тамары, пытаясь собраться с духом и постучать, как вдруг она распахивает дверь. Вид у нее измученный. Мне хочется шагнуть к ней, обнять и целовать час напролет, чтобы улетучилось вчерашнее безумие, мы снова стали собой и вместе решили, что делать. Я бы так и поступил, но, боюсь, стоит мне потянуться к ней губами, как она не выдержит и закричит. Мы смотрим друг на друга, стараясь понять, вписываемся ли в эту новую реальность.

— Привет, — произносит Тамара.

— Привет, — отвечаю я.

— Боже, что у тебя с лицом?

Она тянется к моей щеке, на которой виднеется багровый отпечаток бриллиантового кольца Джека, но, так и не дотронувшись, убирает руку, словно не знает, имеет ли право прикоснуться ко мне.

— Я сам виноват.

— Ты весь дрожишь, — замечает она. — Зайдешь в дом?

Я вхожу, и мы садимся на диван.

— А где Софи?

— Смотрит «Энни» в кабинете.

Я киваю и мучительно думаю, что же еще сказать.

— Я хочу тебя кое о чем спросить.

Тамара зажмуривается.

— Не надо. Пожалуйста.

— Ты же не знаешь, о чем.

— Знаю, — прерывающимся голосом отвечает она. — Знаю, потому что знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было. Как саму себя. И знаю, что не могу дать тебе ответ, которого ты ждешь.

У меня перехватывает дыхание.

— Почему? — выдавливаю я хриплым шепотом. Тамара нервно скручивает волосы в узел на затылке.

— Дело не в тебе, Зак. Я прекрасно видела, к чему все идет. Не маленькая. И мне ужасно больно, что я оказалась в роли любовницы. Я не такая. Я привыкла быть единственной.

— Поверь, — оправдываюсь я, — я никогда не относился к тебе как к любовнице. Я не из тех, кто изменяет. Да, момент действительно был выбран неудачно, согласен. Но ты всегда была для меня важнее всех. Когда я влюбился в тебя, Хоуп отошла на второй план. Пусть это и не делает мне чести, но это правда.

Тамара решительно качает головой, у нее на глазах наворачиваются слезы.

— Неважно, — отвечает она.

— Как это? — недоумеваю я. — Почему неважно? Ведь я же чувствую, что вчера дело было не только во мне: ты тоже этого хотела.

Подняв голову, Тамара смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и во взгляде ее сквозит боль.

— Ты меня не выбирал, — тихо поясняет она. — Как бы ты ко мне ни относился, ты меня не выбирал. И если бы нас с тобой вчера не застукали, ты бы остался с Хоуп. Я не хочу быть утешительным призом. Да, я одинока, и я тебя люблю, но я не хочу начинать новую жизнь в качестве чьего-то запасного варианта. Пусть даже твоего.

— Тамара, — бормочу я, не зная, что еще сказать.

— Ты меня не выбирал, — повторяет она. — И знаешь, что хуже всего?

— Что? — спрашиваю я.

— Я потеряла еще и лучшего друга.

Я хватаю ее за руки.

— Не надо, — умоляю я. — Не прогоняй меня.

Она прижимается лбом к моему лбу и закрывает глаза.

— Я так не могу, — шепчет Тамара, потом вскакивает с места и бежит по лестнице наверх.

Я иду в кабинет. Софи сидит на диване, гладит игрушечную собаку и смотрит мультик.

— Смотри, Зап, — говорит она, показывая пальцем на экран. Похоже, малышка ничуть не удивилась, увидев меня, как будто я всегда тут. Как будто я здесь живу. — Энни.