Долгожданная встреча - Шанна Кэррол

Тот вечер мало чем отличался от других вечеров, а поселение – от других бандитских поселений. От света, проникающего на улицу сквозь прикрытые ставни, на темной земле лежали желтоватые полосы. Кроме этого небольшого освещенного островка жизни в горах было темно и тихо. Никому из бандитов и в голову не приходило полюбоваться ночным небом. Джако, не шевелясь, стоял у открытой двери и вспоминал прекрасную девушку. Марселина, одетая только в мужскую рубашку, подошла к нему и встала сзади. Обняв Джако, она прижалась к его неотзывчивому телу своим животом.

– Рана все еще тревожит тебя?

– Да.

– Стало совсем холодно.

– Ночь, поэтому и холодно. Почему ты пристаешь ко мне с этим?

Обиженная его равнодушием, Марселина надулась. Она не знала, как он получил свое ранение; ей было лишь известно, что нападение на ранчо не удалось провести так, как было задумано, поэтому они ушли.

– Я люблю тебя.

Схватив ее за волосы, Джако впился в ее губы жадным поцелуем, а из его груди вырвался хриплый смешок. Она потянулась к его ремню, но он оттолкнул ее руки.

– Подожди меня, детка, – бросил он и ушел в ночь. Поежившись от холода, Марселина поспешила вернуться в постель, чтобы согреться сохранившимся под одеялом теплом. Джако пересек площадь. Не только боль от раны терзала его. Неудачное нападение на ранчо подорвало его авторитет предводителя бандитов. Никто напрямую не задавал ему никаких вопросов, но он видел в глазах своих людей недоумение и замечал, что разговоры стихают, едва он приближается. На этих Пакстонах какое-то проклятие! Черт бы побрал старика Пакстона и его сынка вместе с их богатством, асиендой и скотом. Да и прекрасную сеньору, завладевшую его воображением. Джако то и дело представлял себе, как она лежит на земле, раздвинув ноги, а он ложится сверху и входит в нее, получая от этого несказанное удовольствие. Такую женщину приятно брать – раз за разом, много раз. Его взгляд ожесточился. Она – жена Пакстона! Поэтому он все равно получит ее, причем грубо, а потом отдаст ее своим людям – пусть развлекаются. Но вдруг она полюбит его, предпочтет его другим? Такая женщина, как она, должна приносить удачу и много…

– Джако!

Вздрогнув от неожиданности, бандит опустил руку, чтобы схватить рукоятку заряженного револьвера, но к нему подошел всего лишь одноухий Аркадио.

– В чем дело, друг?

– Я ничего не говорил, но ты должен знать. Люди судачат.

– Так всегда поступают те, у кого не хватает смелости. И что же они болтают в мое отсутствие?

– Маркес!

Глаза Джако прищурились, и Аркадио поспешно отступил, опасаясь, как бы гнев хозяина не обрушился в первую очередь на него. Джако слышал хриплую болтовню, к которой примешивался женский смех, купленный за несколько монет, слышал, как его люди хвастаются своими доблестями, найденными на дне пустой бутылки от рома или от текилы. Стая наседок, больше ничего.

– Маркес! – Голос Джако разнесся в холодном воздухе, эхом катясь по горам.

В закусочной наступила тишина. Все знали, что сейчас произойдет. В дверях забегаловки появилась щуплая фигурка.

– Ну? – коротко спросил Маркес.

– Завтра. Поедем вместе. Вдвоем.

Молчание. Перед лицом неожиданного всегда наступало молчание. Тоже своеобразный вызов. Маркес и Джако. Вдвоем. Они смогут внимательно присмотреться друг к другу.

– Куда поедем?

– Назад, amigo,[7]– ответил Джако. Только сейчас ему в голову пришла смелая идея. И он повторил: – Назад.

Карен, Тед, Халлер и Белл вернулись в Паке через пять дней. В новой повозке, которую везли четыре мула, была древесина, кухонная плита, две дюжины одеял, четыреста фунтов муки, двести – сахара, пятьдесят – соли, сто – кофе, пять – горчицы для горчичников и четыре – для еды, четыре бочонка гвоздей всех размеров, восемь рулонов ткани, ящик металлических частей для упряжи, четыре новых «винчестера» семьдесят третьего калибра, восемнадцать ящиков патронов, шесть дюжин яиц и пара канареек.

– Да черт со всем этим! – вскричал Тру. – Что с документами? Он открыл нам кредит?

– Разумеется.

– Так почему же ты первым делом не сказала мне об этом?

– Мне и в голову не пришло, что вы в этом сомневаетесь, – со смехом отозвалась Карен, направляясь в кухню, чтобы устроить канареек в их новом доме.

Тру последовал за ней. Он был рад, что она вернулась, но все равно пребывал в мрачноватом настроении, потому что последние восемь дней ему приходилось есть собственную стряпню, а от этого он всегда приходил в дурное расположение духа.

– Хм-м-м… – промычал Тру. – Пожалуй, нет, я не сомневался в этом. Ты была в таком костюме, что, должно быть, вскружила банкиру голову.

– Куда, по-вашему, их поставить?

– Что? Кого это – их? – не понял Тру.

– Канареек.

– Какого дьявола ты вообще купила этих птах?

– Так где, по-вашему, должно быть их место?

– В лесу, где их и поймали, – нашелся Тру. – Вместе с остальными птицами. Все, что нужно этому ранчо, – так это пара канареек, сваренных в супе. – И бросился вон из кухни, оставив Карен принимать самостоятельное решение.

– Не слушайте его, – обратилась молодая женщина к испуганным птицам, вешая клетку на гвоздь в углу у окна, выходящего в патио. – Он вам понравится, когда вы познакомитесь поближе. Он на самом деле рад, что мы все вернулись, просто не может прямо признаться в этом. – Она помолчала, оглядывая кухню и гору грязной посуды. – Что ж, раз уж я вернулась, мне, пожалуй, пора приниматься за работу.

Работа спорилась, потому что делала она ее с удовольствием. Карен радовалась возможности съездить в Сан-Антонио, но еще больше ее радовало возвращение домой. Ранчо постепенно восстанавливалось, амбар был почти готов. Вечером они с Тру сидели в большой комнате у камина, и Карен подробно отчиталась ему о поездке. А закончив, задала наконец вопрос, который больше всего волновал ее:

– А вы ничего не слыхали о Вэнсе?

В ответ Тру лишь отрицательно покачал головой.

– Ни слова, – со вздохом промолвил он. – Никто не видел его, никто ничего о нем не слышал…

– Тру?..

– Даже не спрашивай об этом! Он вернется! Я воспитывал своего сына не для того, чтобы он потерял разум! Он обязательно вернется.

Молча кивнув, Карен уставилась на огонь. Через несколько минут, почувствовав, что сильно устала после изматывающей дороги, она пошла наверх, в свою спальню. Приснился ей молчаливый печальный человек, который бродит один-одинешенек по пустынной земле…