Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

Отдельная квартира обеспечивала минимальную защиту и для пищеварительной системы, что не менее важно. (Появляясь на английской кухне, Крупская переставала быть революционеркой, партийным работником и издавала отчаянный крик русской домохозяйки.) Мартов, Вера Засулич и еще один товарищ жили коммуной. Они сняли в бедном квартале пятикомнатную квартиру, оборудованную газовой плитой. Можно себе представить, что это был за дом! Вера Засулич славилась своей неряшливостью. Но это было ничто по сравнению с Мартовым. Его гости частенько отказывались от чаепития, поскольку сахар, как правило, был смешан с трубочным табаком. Даже в лондонских трущобах соседи с трудом выносили коммуну с постоянно орущими иностранцами. В результате домовладелец отказал шумным постояльцам, и коммуна распалась.

Несмотря на назойливых посетителей, Лондон понравился Ленину. Здесь было то, что представляло для него особую ценность: прекрасные библиотеки и парки. Если что-то и могло примирить его с оплотом плутократии, так это Британский музей. Здесь можно было работать, как в собственном кабинете, и он не переставал изумляться тому, что администрация огромной библиотеки считает себя обслуживающим персоналом. Когда дело касалось практических вопросов, Ленину доставляло удовольствие ставить своих товарищей-эмигрантов в невыгодное положение. Перед поездкой в Лондон Владимир Ильич изучил план города и теперь вызывал восхищение даже у людей, давно живущих в Лондоне, умением ориентироваться в лабиринтах улиц, тупиков и кварталов. В отличие от Засулич, не выучившей ни одного английского слова, Ленин взялся за изучение разговорного английского. Он поместил объявление, предлагая взаимообмен: уроки английского на уроки русского, которое в какой-то степени вводило в заблуждение. Ленин отрекомендовался в нем «доктором правоведения»; его кандидатская степень соответствовала степени магистра.

За год, проведенный в Лондоне, Владимир Ильич не познакомился ни с одним англичанином, не считая трех человек, с которыми он занимался разговорной практикой. Местные социалисты, выводившие его из терпения, придерживались различных реформистских или эволюционных тенденций радикализма. В то же время поражает определенная узость его активного и любознательного ума. Не существует ни записей о посещении им парламента, ни свидетельств об интересе, проявленном к каким-либо аспектам жизни британского общества. Как всегда за границей, он интересовался только политической жизнью русской эмиграции. Его письма, как и письма Крупской, о жизни в Англии ограничиваются такими банальностями, как контраст между богатством и нищетой, между роскошными домами и рабочими кварталами Лондона и так далее. В то же время он пишет, что тоскует по Волге и с удовольствием вспоминает концерт, на котором исполнялась Шестая симфония Чайковского. Англия, конечно, была вражеской страной, оплотом мировой капиталистической системы. В этой стране, где в полной изоляции Карл Маркс прожил вторую половину своей жизни, рабочий класс полностью опроверг предсказание учителя, свернув с революционного пути на путь реформизма и тред-юнионизма. Но не только в этом крылась причина того, что Владимир Ильич практически полностью изолировался от жизни Англии. Он был (как бы он был шокирован этим открытием) откровенным русским националистом.

Проведенный в Лондоне год был до краев заполнен политической работой. События в России приняли неожиданный оборот, и «Искре» следовало привести себя в порядок, если она рассчитывала занять место в революционном движении. Народничество, несколькими годами ранее казавшееся изжившим себя в качестве политического движения, вновь начало возрождаться. В 1901 году была сформирована партия «социалистов-революционеров» (эсеры). Унаследовав требования народовольцев, новая партия выдвинула программу, причудливо сочетавшую народнические и марксистские принципы и адресованную скорее крестьянам, нежели рабочим. Союз борьбы особенно подчеркивал связь новой партии с ушедшим в прошлое политическим террором. Уроки 80-х, когда террор деморализовал, а затем и уничтожил дело революции, были на время забыты. Для нового поколения радикалов эсеры, по крайней мере, занимались чем-то конкретным: они терроризировали и убивали наиболее реакционных членов правительства. В отличие от них социалисты были заняты бесконечными спорами, и вся их деятельность заключалась в распространении теоретических идей.

Одновременно прогрессивные представители дворянства и люди интеллигентного труда объединились в партию, впоследствии известную как конституционно-демократическая партия либералов, стремящуюся вырвать у царя конституцию, положив тем самым конец позору России, единственной европейской страны (не считая Турции), стонущей под гнетом самодержавия. Таким образом, социал-демократы угрожали как левым, так и правым. Революционная составляющая их идеологии стремилась оттолкнуть тех, кто считал, что Россия должна пойти по пути стран Западной Европы с их парламентаризмом и конституционализмом. С другой стороны, у молодых рабочих и интеллигентов, требовавших решительных действий, росло раздражение к «Искре», подвергавшей террор суровой критике.

Социал-демократы, с точки зрения стороннего наблюдателя, имели прекрасный шанс сесть между двумя стульями. Они так и остались небольшой фракцией, наиболее педантичной среди революционеров и наиболее смелой среди умеренных. У старых членов редакционной коллегии «Искры» такое положение дел не вызывало тревоги. Они долго ждали, пока в 1893 году Плеханов не основал группу «Освобождение труда», и теперь были уверены, что именно в их руках находится ключ к будущему России – марксизму. По сравнению с обладанием этой совершенной доктриной, что могли значить растущая популярность эсеров среди студентов и молодых радикалов или переход «представительных» членов общества в лагерь конституционных демократов? Не надо спешить, история сама все расставит по местам. Ленинской натуре было чуждо столь откровенное самодовольство. По характеру он был ближе к Желябову, который хотел подтолкнуть историю, его не устраивал тип ученого марксиста, терпеливо ожидающего одно из бесчисленных событий, обещанных доктриной верному последователю.

Ленин 1902 года еще не стал тем человеком, которым должен был стать в 1917 году. Он еще не был готов без оценки местности сжигать за собой мосты. Ситуация требовала тщательной разведки, изучения и пополнения рядов за счет новых сил. Он был осторожным стратегом, решившим в июне 1901 года успокоить слишком нетерпеливую, рвущуюся в бой молодежь. Всегда есть шанс, писал Ленин, что под ударом непредвиденных обстоятельств неожиданно падет царский режим, но было бы глупо надеяться, что это произойдет в скором времени. В принципе русские социалисты отвергали террор, но не безоговорочно. Просто в тот момент террор скорее деморализовал бы использующую его партию, чем правительство.[109]

Категорически отвергающий любые проявления либерализма, ненавидящий либерала как личность, Ленин, однако, понимал, что ради совместной борьбы с самодержавием социалистам в течение долгого времени придется мирно сосуществовать с либералами. Когда Милюков, лидер либералов, был проездом в Лондоне, Ленин встречался с ним. Серьезный ученый обладал всеми недостатками, присущими интеллигенции. Он поддерживал мнение о том, что в отношении самодержавия стоит придерживаться насильственных мер. «Искра», по его мнению, переусердствовала в кампании, направленной против террора. Пара политических убийств, и правительство тут же признает необходимость конституции.[110]