Там мы стали другими - Томми Ориндж

ты действительно делаешь вид, будто мы беседуем. Ладно, тогда не имеет значения, что я скажу. И вот, как я сказала, так, наверное, и поступим, да? – Она даже не смотрит на Эдвина.

– Да, отлично. Но не более того. Ладно, подожди здесь, – говорит Эдвин.

– Хорошо, – отвечает Блу послушным, как у робота, голосом.

Эдвин подходит к Харви, и тот как раз отложил микрофон в сторону. Харви поворачивается к нему и сразу догадывается, кто он такой. Он показывает это, снимая шляпу. Эдвин протягивает руку для пожатия, но Харви хватает Эдвина за голову и притягивает к себе, чтобы обнять. Момент объятий затягивается, и Эдвин уже чувствует себя не очень уютно, но не разрывает их. От отца пахнет кожей и беконом.

– Когда ты сюда приехал? – спрашивает Харви.

– Я был первым, ну, или одним из двух первых, кто появился здесь, – отвечает Эдвин.

– Выходит, ты очень серьезно относишься к пау-вау? – говорит Харви.

– Я помогал организовать все это. Помнишь?

– Ах да. Извини. О, познакомься, это Джеки Красное Перо. – Харви показывает на женщину, что сидит рядом в кресле.

– Эдвин, – представляется Эдвин, протягивая ей руку.

– Джеки.

– Блу! – Эдвин прикладывает ладони ко рту, как рупор, делая вид, будто пытается докричаться до нее.

Блу подходит к шатру. Она выглядит напряженной.

– Блу, познакомься с моим отцом, Харви, а это его… его подруга Джеки… забыл, как там?

– Красное Перо, – подсказывает Джеки.

– Точно. А это Блу, – говорит Эдвин.

Лицо Блу становится мертвенно-бледным. Она протягивает руку и выдавливает из себя улыбку, но это больше похоже на то, что она пытается сдержать подступившую рвоту.

– Очень приятно познакомиться с вами обоими, но, Эдвин, нам надо вернуться…

– Да ладно, мы только пришли. – Эдвин смотрит на отца, словно спрашивая: Верно?

– Я знаю, и мы можем вернуться потом, у нас целый день впереди. К тому же мы будем совсем рядом, вон там. – Блу показывает в ту сторону, откуда они пришли.

– Ладно. – Эдвин поворачивается к отцу, и они снова обмениваются рукопожатиями. После чего Эдвин и Блу уходят, махнув руками на прощанье.

– Ну вот, сразу две новости, – говорит Блу, когда они возвращаются к своему столику.

– Это был улет! – Улыбка не сходит с лица Эдвина.

– Кажется, та женщина – моя мама, – говорит Блу.

– Что?

– Джеки.

– Кто?

– Женщина, что сейчас с твоим отцом!

– О. Подожди, что ты сказала?

– Я знаю. Не знаю. Я ни хрена не понимаю, что происходит, Эд.

Они возвращаются к столу. Эдвин смотрит на Блу и пытается улыбнуться, но Блу бледна как смерть.

Томас Фрэнк

– Ты в порядке? – спрашивает Бобби Большой Жрец, когда стихает песня. Пока она звучала, Томас смотрел куда-то вдаль, или не вдаль, а скорее вниз, как будто мог видеть сквозь землю, и как будто видел там что-то особенное.

– Думаю, да. Выкарабкиваюсь, – говорит Томас.

– Все еще пьешь? – спрашивает Бобби.

– Мне уже лучше, – говорит Томас.

– Выброси все это дерьмо. – Бобби вращает свою колотушку по кругу.

– Я чувствую себя хорошо, – говорит Томас.

– Этого недостаточно. Ты должен хорошо барабанить для них, – говорит он и показывает колотушкой на поле.

– Я знаю все песни, которые мы сегодня исполняем?

– Большинство. Остальное наверстаешь по ходу дела.

– Спасибо, брат, – говорит Томас.

– Вложи свое «спасибо» туда. – Бобби указывает на середину барабана.

– Я просто хотел сказать спасибо, что пригласили меня сюда, – говорит Томас, но Бобби уже не слушает. Он разговаривает с кем-то из барабанщиков. Бобби такой. Вроде как с тобой, а в следующее мгновение исчезает. Он не думает обо всем этом, как о личном одолжении. Ему просто нужен барабанщик. И ему нравится, как Томас играет и поет. Томас встает и потягивается. Ему действительно хорошо. Пение и дробь барабана снова наполнили смыслом его существование, принесли чувство полноты и правильности, показали то место, где он должен находиться прямо сейчас – в песне и ее истории.

Томас бродит возле торговых рядов, присматривается к украшениям, одеялам и всякому барахлу. Поглядывает по сторонам, нет ли поблизости кого-то из Индейского центра. Ему следовало бы найти Блу и извиниться. Тогда сегодняшний день стал бы еще лучше. Его барабан зазвучал бы еще лучше, еще правдивее. Наконец он видит ее. Но вдруг доносятся какие-то крики. Томас не может сказать, откуда.

Лутер и Лони

Солнце не щадит Лутера и Лони там, на трибунах. Они уже не знали, на что еще пожаловаться друг другу, и тяготились молчанием, нарастающим между ними. Не сговариваясь, они встают и идут искать Орвила. Лони говорил, что хочет подойти к барабану, послушать, как тот звучит вблизи.

– Чертовски громко, ты оглохнешь, – пробовал отговорить его Лутер.

– Да, но я хочу посмотреть.

– Ты его еще услышишь, – сказал Лутер.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

Они направляются в сторону барабанной группы – Лутер крутит головой, высматривая Орвила. Он сказал Лони, что они подойдут к барабану, если сначала выпьют лимонада. До этого момента Лони не проявлял ни малейшего интереса к пау-вау и тому, чем занимался Орвил. Но после звуков барабана его зацепило, признался он. Лони не предполагал, что это будет так громко и что голоса певцов могут так звучать в реальной жизни.

– Как они поют, слышишь? – говорил он Лутеру еще до того, как они спустились с трибун.

– Да, слышу, и мы сто раз это слышали из наушников Орвила, – сказал Лутер.

Они проходят мимо танцоров, поднимают глаза и чуть ли не вздрагивают. Люди не замечают их, и приходится лавировать в этом танцующем потоке. Лони все норовит свернуть в сторону барабана. Лутер то и дело хватает его за рубашку и тянет в другую сторону, к лимонаду. Они уже почти добрались до палатки с напитками, когда оба оборачиваются на звук, похожий на истошные крики.

Дэниел Гонсалес

Дэниел в очках виртуальной реальности. Они тяжеловаты и немного тянут голову вниз. Но под таким же углом летит беспилотник – нагруженный сверху. В этом смысле создается полное ощущение полета, и Дэниел испытает это, когда зависнет над стадионом.

Дэниел выжидает, прежде чем отправиться в полет. Просто не хочет зря расходовать запас батареи. Он не хочет пропустить главное. Он хочет, чтобы все прошло гладко. Чтобы они исполнили задуманное. Но еще больше он не хочет, чтобы в ход пошло оружие. Всю неделю, предшествовавшую пау-вау, его мучили кошмарные сны, и он просыпался среди ночи. Ему снилось, как люди бегут по улицам, обстреливаемые со всех сторон. Поначалу он думал, что это