Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин

еще слишком недолгое время, дабы иметь какое-то определенное мнение касательно персон, составляющих двор и высшее общество. Мне кажется, что для всех классов свойственна излишняя роскошь и не столь высокая нравственность. Низшим присущи лесть и раболепство, а высшим – самонадеянность и высокомерие. Под тонким слоем внешнего блеска и у тех и у других скрыты грубые и невежественные умы. Их развлечения, их жилища, обилие слуг – все сие являет собой зрелище воистину азиатское… Есть основания опасаться, что Потемкин, оба Чернышева и Шувалов полностью преданы политике Франции, но более всего поражает меня у всех них развращенность, легкомыслие и непостоянство в мыслях. Тем не менее именно сии люди, по всей вероятности, будут править после смерти императрицы. Ее репутация, решительность и сопутствующая ей удача заменяют умелых государственных мужей и опытных генералов. Будем надеяться, что присущий ей здравый рассудок положит конец ее склонности к беспечной жизни и сладострастным развлечениям, каковые, похоже, только возрастают с течением лет… Двор являет собой непередаваемое зрелище распущенности и беспорядка. Годы отнюдь не унимают страстей, напротив, сии последние становятся еще более неистовыми. Глядя с близкого расстояния, я убеждаюсь, что добрые качества императрицы преувеличены, а недостатки сильно смягчены… Насколько могу я судить по собственным своим наблюдениям и тому, что сообщали мне осведомленные и вполне беспристрастные особы, государыня имеет чисто мужеской ум, настойчивость и бесстрашие в достижении задуманного. Но ей недостает других качеств, таковых, как верность суждения и умеренность при благоприятных конъюнктурах. Зато обладает она сверх меры слабостями прекрасного пола, приверженностью к лести и тщеславием. Нежелание слушать и исполнять благие, но неприятные советы и сладострастие ввергают ее в таковые крайности, кои опозорили бы любую женщину независимо от положения ее в обществе…» (Тургенев А.И. Российский двор в XVIII веке. СПб., 2005. С. 311–314 и др.).

Принцесса Вюртембергская писала дочери великой княгине Марии Федоровне: «Мне говорили, что Вы вздумали иметь при себе фаворита (un amant) и что выбор пал на молодого графа Румянцева, но это не беспокоило меня, потому что я уверена была в Вашем образе мыслей и в Ваших нравственных правилах. Пренебрежение к нашим обязанностям есть единственное действительное несчастие, которое может постигнуть нас, и пример, который Вы видите перед своими глазами, может только уверить Вас в этой истине, нет ничего более тяжкого и ужасного, как общественное презрение» (Шумигорский Е.С. Императрица Мария Федоровна (1759–1828): Ея биография. СПб., 1892. С. 82).

Биограф Виктор Лопатников писал об этом примечательном эпизоде светской жизни: «У молодого камер-юнкера имелись другие, более серьезные основания тяготиться своим положением, тревожиться за свою будущность. Великая княгиня Мария Федоровна стала оказывать ему особые знаки внимания. Пребывать в этой двусмысленной ситуации, чреватой конфликтом и скандалом, Николаю Румянцеву не хватало сил. Не было возможности и условий сохранять отношения в тайне. Двор на разные лады заговорил об этом, да так, что подробности стали известны в Европе, в доме Вюртембергских… Положение фаворита его, наоборот, угнетало, и неспособность устоять перед чарами властительной дамы угнетала… Это была странная жизнь, тревожная и счастливая, со своими опасностями и восторгами. Когда все это только начиналось, всем им было в пределах двадцати лет: Павлу Петровичу, Марии Федоровне, Николаю Румянцеву, его брату Сергею, Александру и Алексею Куракиным. Если поставить рядом портреты молодых людей, написанных тогда, примерно в одно и то же время, легко предположить, кому могли принадлежать симпатии молодой восемнадцатилетней иностранной особы…» (Лопатников В. Канцлер Румянцев. М.: ЖЗЛ, 2010. С. 38–39).

Никакие уговоры графини Екатерины Михайловны Румянцевой, «дамы известной своими достоинствами и честностью», не подействовали на сына, отношения с великой княгиней продолжались.

Екатерина II по-своему решила этот вопрос: Николая Румянцева назначила послом в германские княжества, а Павла Петровича и Марию Федоровну отправила в длительное путешествие по европейским странам. То, что было позволено ей, Екатерине II, не позволено никому более, она вдова, она зрелая, свободная женщина, она может иметь фаворита, возможно и не одного. А Мария Федоровна – законная жена, обойдется тем, что посулили ей высшие силы небесные. Но это лишь на какое-то время отдалило влюбленных.

Фридрих II прибыл из Потсдама в Берлин, с минуты на минуту должен был представиться ему русский посланник Екатерины II. «Странное дело, – думал прусский король, – у Франции есть посланники или резиденты почти во всех важнейших немецких дворах и даже в значительных городах, в Майнце, Кобленце, Бонне, Мюнхене, Касселе, Люттихе, Нюрнберге и Франкфурте; у Великобритании, Голландии и Дании по три или четыре дипломата в различных местах Германии; во Франкфурте или же Майнце, как в средоточиях Германской империи, эти державы, а равно и Австрия с Пруссией, всегда имеют своих посланников. Так уверяли меня все мои министры, а они не станут врать. И сколько раз я говорил Екатерине II, что и ей пора наладить с нами дипломатическую связь…»

В кабинет вошел министр иностранных дел граф Финкенштейн (Гёрцбергер):

– Ваше величество! Граф Румянцев, по донесениям агентов, прибудет сегодня, 1 марта 1782 года.

– Как только прибудет, пусть направляется ко мне. У меня возникло много мыслей по поводу наших дипломатических отношений.

К вечеру Николай Румянцев привел себя в соответствующий вид, чтобы явиться ко двору, и предстал перед Фридрихом II. На мгновение приостановим развитие событий и процитируем замечательную книгу Дэвида Фрейзера «Фридрих Великий», те страницы, на которых автор излагает взгляды прусского короля на общие темы как раз в это время, 1780-е годы:

«Король писал не только о политике; в трактате по германской литературе, опубликованном в 1780 году, он подверг атаке варварскую, по его мнению, природу немецкого языка. Пренебрежительное отношение к родному языку и его безразличие к немецкой литературе часто было причиной возмущения в Германии – все оставалось по-прежнему, хотя это был период, когда уже творил Гёте. Однако его мысли чаще занимали собственная жизнь и судьба Пруссии, которую ему вскоре предстояло передавать в другие руки. Король уже в 1779 году написал отчет о предшествующих пяти годах, доведя до текущего года рассказ о своем правлении, Histoir de mon Temps, попутно дав характеристику молодому императору Иосифу и включив в текст длинную записку с предупреждением о неизменных амбициях Австрии. В 1782 году он написал отдельный трактат «Размышления о политической ситуации в Европе» (естественно, на французском языке), ставший его политическим завещанием. Он проникнут пессимистическим духом. Если бы правители Пруссии не были решительны и сильны, то их государство исчезло бы с лица земли. Германия вслед за этим стала бы унитарным государством, наподобие Франции и под властью Габсбургов. Суверенные германские