Абсолютное зло - Александр Мазин

– Нет,– быстро откликнулся Гелиманов, который уже полгода пытался переманить Онищенко к себе.

– Я – под следствием… – Онищенко посмотрел на Ивашева.

– Значит, будешь третьим,– жизнерадостно сказал Гелиманов.– У меня Шевчук и Жучков тоже под следствием. Работают, ничего.

– Садись и пиши рапорт,– велел полковник.– Возьмешь дела Филькина.

– Извините, Анатолий Варламович, но рапорт я писать не буду,– твердо ответил Онищенко.– Не имею морального права браться за работу, которую, скорее всего, не доведу до конца по не зависящим от меня причинам.

– Не понял? – нахмурился полковник.

– До суда – не могу,– пояснил Онищенко.– Я знаю, что невиновен, но суд может решить иначе.

– А я ведь могу приказать,– не повышая голоса, произнес полковник.

Онищенко пожал плечами: опер может работать, а может имитировать работу, активно пачкая бумагу. Последнее, кстати, для опера проще и спокойнее. Начальник – не дурак. Должен понять. И не зря же тут сам Ивашев сидит, а не мальчишка-следователь.

Зампрокурора откашлялся.

– Расследование по вашему делу будет прекращено,– сказал он кисло.

– Ну? Ты доволен? – сердито спросил полковник.

– Нет,– покачал головой Онищенко.– Один раз оно уже было прекращено. А если через месяц еще какой-нибудь бандюган решит накатать на меня заяву? Нет уж! Пусть решает суд! – Онищенко гордо выпрямился.

Артиллерист одобрительно кивнул, а более опытный Гелиманов незаметно для руководства постучал себя по лбу.

– Что ж, капитан, это ваше право,– сухо сказал полковник.

– Прошу прощения, Анатолий Варламович! – Квадратное лицо Ивашева приобрело крайне кислое выражение.– Послушайте, Онищенко, а если лично я пообещаю вам от себя и от имени прокурора Центрального района, что следствие по этому делу больше производиться не будет?

Было у капитана искушение и дальше… Но нет. Надо знать меру. Тем более, что Ивашев слыл человеком честным, а обстоятельства были таковы, что суд мог запросто Онищенко и посадить. Капитан кивнул в знак согласия.

– Ну ты охамел, Паша,– сказал ему чуть позже Гелиманов.– Ты что, внучку горпрокурора трахаешь?

Онищенко хитро прищурился:

– А может, и трахаю!

– А сестренки у нее нет?

Гелиманов слыл записным бабником. Но работать с ним Онищенко будет приятнее, чем с Артиллеристом. Свой мужик, из постовых поднялся и дело знает. Хотя, конечно, в «убойном» «палки» срубать потруднее будет. Но Онищенко все равно ощутил некий душевный подъем. В ОРО ему, после «убойного», говоря откровенно, было скучно.

Из трех папок, оставшихся от Филькина, Онищенко выбрал самую тоненькую, ту, что набивал собственноручно.

Почитал то, что успел внести в нее Филькин. Практически ничего.

– С чего начнешь? – поинтересовался Гелиманов.

– Вот с него и начну,– Онищенко похлопал по снятой с дверей и лежащей на столе бумажки с надписью: «Оперуполномоченный В. В. Филькин».

– Не выйдет.– Гелиманов помрачнел.– Он в коме. Меня к нему даже не пустили.

– Да? – Онищенко приподнял бровь.– Не пустили, говоришь? А меня – пустят. Волшебное слово знаю. Я тут у тебя пиво видел, кстати.

– У меня? – удивился Гелиманов.

– Угу. Там, в ларьке.

– Вообще-то это ты проставиться должен,– заметил начальник «убойного».

– Я? – Онищенко поднял вторую бровь.– По-моему, это ты меня заполучил, а не я – тебя. Или как?

– Вот хитрый хохол! – не выдержал сидевший за соседним столом опер.

– От-то ж! – Онищенко поднял короткий толстый палец.

Все засмеялись.

– Это здесь,– сказал Юра и толкнул дверь.

Как и договаривались, она была не заперта.

В небольшой комнате располагались трое мужчин. Тяжелый горячий воздух, прокуренный, тухловатый, несмотря на открытую балконную дверь. Правда, снаружи тоже было жарко, пыльно и душно.

Увидев Дашу, двое встали, третий остался сидеть.

– Александр Германович, это Даша. Даша, это Александр Германович! – представил Юра майора.

Двух других он не знал.

– Дмитрий,– представился второй – молодой, широкоплечий, с массивным подбородком и ясными до прозрачности глазами.

– Здравствуйте! – Даша очаровательно улыбнулась, повернулась к сидящему.– А как зовут вас?

– Меня зовут следователь по особо важным делам Логутенков,– без улыбки ответил мужчина.

– Сочувствую,– Даша скорчила такую рожицу, что даже заскорузлое от многолетней работы в прокуратуре сердце «важняка» дрогнуло, и он на миг пожалел, что ему чуток побольше лет, чем Диме Жарову.

– Где-то я вас видел… – проговорил Матвеев, глядя на Жарова.

– Да?

Юра подумал немного…

– Вспомнил! – обрадованно сообщил он.– Прошлым летом. На празднике вы на палках бились!

– Бился,– признал Жаров.

– А мы на показательных работали. В самом начале. Не помните?

Жаров сдвинул брови, припоминая…

– А! Школа Зимородинского! Конечно, помню! – Он хлопнул Юру по спине.– Зимородинский – это рулез! Поздравляю! Как у него дела?

– В Корею уехал.

– Неужели насовсем?

– Нет, скоро вернется.

– Давайте – к делу,– громко сказал Логутенков.

– Виноват.– Жаров посерьезнел, выложил на стол стопку бланков, включил магнитофон на запись, нажал на кнопку «пауза».

– Начнем с дамы,– сказал Логутенков.– Итак, вы, Герасимова Дарья Денисовна, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, проживающая по адресу…

Дима подвез их почти до Дашиного дома. Мог бы и прямо к подъезду, но ребятам хотелось немного прогуляться.

Жара спала. Они шли по дорожке вдоль зарослей шиповника. Небо над ними было серое и низкое. Похоже, ночью пройдет дождь.

Даша взяла Юру за руку.

Они просто шли по дорожке, и им было очень-очень хорошо. А потом Даша тихонько запела:

– Я – цветок на длинной ножке,

В шапочке из льна.

Из слюды мое окошко.

Путь мой – узенькая стёжка,

Малая страна.

Я – цветок, глаза-росинки,

Веер из пера,

Синий плащ из паутинки,

Туфли из январской льдинки

Чище серебра.

Я – цветок пушистовекий,

Всадница огня,

Пряных снов, медка и млека.