Американка - Моника Фагерхольм

— Я шью блестящие одежды для похорон американки, — объясняла Сандра совершенно невозмутимо. — И возрождения Королевы Озера. Это почти одно и то же.

Сказала ли это Сандра на самом деле или это ей приснилось?

Все равно. Все это лишь усиливало напряжение между ними.

— Игра в кошки-мышки, — объяснила Дорис Флинкенберг. — Но на наш особый лад.

— Игра называется Задание побороть страх, — продолжила она. — Понимаешь? Я даю тебе задание, и ты даешь задание мне, я — тебе, а ты — мне. Когда двое так близки, другой порой видит яснее, чем ты сама.

Давай попробуем побороть наши самые большие страхи. Поможем в этом друг другу. Ты дашь задание мне, а я дам задание тебе.

— Вот я теперь тебе велю, — начала Дорис Флинкенберг, — отправляйся в сарай Бенку, забери там сумку американки со всеми ее вещами и принеси сюда. Мне. Или нам. Сюда в дом. Но помни: ты сама сказала — важно, чтобы никто нас не увидел.

— Я знаю, что тебе страшно туда идти. Но все же ты пойдешь и все исполнишь. Понимаешь?

Сандра кивнула. Да. Это она поняла. Про игру. И вдруг по спине у нее пробежал холодок: она не только поняла, ей стало даже интересно.

— А теперь я велю тебе: пойди в сторожку Риты и Сольвейг и возьми их пистолет. Тот самый, о котором ты вечно болтаешь, их наследство. Не то чтобы ты о пистолете твердила, но всякий раз, как речь заходит о Рите и Сольвейг в сторожке, ты делаешься сама не своя. Ну, не всегда. Но часто.

И самое удивительное, что это произвело впечатление на Дорис.

— Откуда ты знаешь? — поспешила спросить она, словно ее разоблачили.

— Ну. Давай начинать. Сколько у нас времени? Полдня?

Сандра и Дорис выполнили свои задания. Сандра помчалась сквозь лес ко двору кузин, она выбрала длинную дорогу, которая шла мимо мхов, где они с Дорис когда-то давным-давно впервые поцеловались. У нее сосало под ложечкой, но нет, она вовсе не трусила и не нервничала. По крайней мере, не боялась пойти в сарай Бенку. Ей было известно, что его там нет. Его не было все лето. Он сообщил ей об этом, когда она пришла к нему в последний раз, поздней весной, в мае. Он станет жить с Магнусом фон Б. в квартире в городе у моря.

Сандра привычно и не раздумывая достала ключ из тайника и, открыв люк в полу, взяла, что было нужно, а потом поспешила обратно через лес, стараясь, чтобы никто ее не заметил и не услышал.

А Дорис вернулась назад с пистолетом.

— Это оказалось проще простого. Там никого не было.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Нет.

— Видел тебя кто-нибудь?

— Нет же. По крайней мере, думаю, нет.

— Ну что, поубавилось у нас теперь страхов?

— Может быть.

— Может быть.

Они сидели внизу в бассейне, и обе разом прыснули со смеху.

Дорис на четвереньках подползла к Сандре, сидевшей на другом конце бассейна.

Мир, заключенный в четырехугольник, 2. Первый раз. Дорис в бассейне.

— Тише, тише! — Но в Сандре все еще бурлил смех.

— Теперь я уже не американка. Теперь я сама по себе.

И тогда Дорис поцеловала Сандру. Дорис, а не фактор X и не кто-то другой. Дорис Флинкенберг поцеловала Сандру Вэрн, а Сандра Вэрн поцеловала ее в ответ. И Дорис вспомнила про мох, зеленый мягкий мох, и Сандра вспомнила мох и…

Никто не умеет целоваться так, как мы. На самом деле. И это было всерьез. И одно влекло за собой другое. А потом они отдыхали, обнявшись, во дворце махараджи, который построили для себя из тканей и подушек на дне бассейна. И терлись, два тела в тесных объятиях, снова и снова друг о дружку, на мягкой красивой земле.

Мягкая красивая земля.

Разговор после. «…Словно у меня в роду были лесбиянки — из поколения в поколение», — вздохнула Дорис Флинкенберг счастливо.

Это было после, когда Сандра принесла поднос с сигариллами и джином с тоником. Они сидели голышом и курили, затягивались так, что из глаз катились слезы и голова шла кругом; их обнаженные тела силуэтами в полумраке, тлеющие сигареты, запотевшие холодные стаканы, в которых потрескивал лед.

— Знаешь что? — Сандра протянула свой стакан, чтобы чокнуться с Дорис, дзинь. — Я никогда прежде никого не соблазняла.

Сандра, игриво.

Дорис: ей не хотелось разговаривать или что-то выяснять. Она ничего не сказала, только свернулась, довольная, калачиком поближе к Сандре.

Кто-то включил телевизор. Той ночью, ночью, когда они были впервые вместе, они смотрели телевизор — там внизу в бассейне без воды, они натащили туда матрасы, одеяла и все прочее, «ЛЮБОВНОЕ ГНЕЗДЫШКО», — приговаривала Дорис Флинкенберг, возможно слишком уж часто, как казалось Сандре. «Не трещи ты так!»

Слова. Слишком много слов. В ту ночь по телевизору показывали странный фильм. О космических кораблях или о чем-то вроде этого, ну, как такое может называться — то, что вращается внутри человека. Словно тело — это космос или другая солнечная система. Странствуют по венам, эти, как их назвать, астронавты, что ли?

Дорис не знала. Она не следила за сюжетом. И потом ничегошеньки не могла вспомнить. Но она вспомнит красное и фиолетовое и теплое — тепло изображений, которое казалось еще сильнее потому, что в телевизоре были плохо настроены цвета, особенно красный, и контрастность, так что все расплывалось. А еще Дорис вспомнит, как колотилось сердце… словно астронавты, или как их там назвать, боялись, что их засосет… или, как это правильнее сказать… она не будет знать… НИ МАЛЕЙШЕГО ПОНЯТИЯ не будет иметь ни о чем, пока будет лежать там — счастливая, блаженная тысячапятисоткалибровая любовница.

Тесно прижавшись к груди своей любимой.

К телу Сандры, такому теплому, почти горячему, от которого разило потом.

И ЧТО это было, то, чем пахли ткани? «Замок махараджи», — сказала Сандра. «Нет, Маленький Бомбей», — поправила Дорис, но ей не следовало это повторять, потому что Сандра рассердилась. Маленький Бомбей, теперь. Теперь, думала Дорис, как бывает, когда человек молод и влюблен и верит, что непобедим, теперь я начинаю понимать, в чем суть вопроса.

Астронавты в Кровавом лесу.

В аорте, пульсирующие внутренности планеты.

Позволить себе ничего не чувствовать. Одна рука на животе Сандры.

— Когда ты сказала мне, что мы не должны отвечать на телефонные звонки, потому что ты не хочешь, чтобы мама кузин или кто-нибудь другой пришел и забрал меня у тебя, тогда я поняла, — пропищала Дорис Флинкенберг.

— Тсс, — прошептала Сандра рассеянно, из фильма, где она была.

И по этому «тсс» Дорис поняла, что время разговора после закончилось. Ну и пусть. Болтовня. Вся эта болтовня. На самом деле она сама от нее устала. Устала счастливой усталостью. Все, конец.