Безжалостный Орфей - Антон Чиж

Серафима Павловна не ожидала, что мальчишка угадает, зачем она потеряла столько времени, и сболтнула:

— Это почему еще?

— Елена Михайловна отныне под домашним арестом. Пока домашним.

— А в цепи не заковал?

— В цепи не заковал. Но филеров приставил, — сказал Родион, даже не покраснев. А ведь она ему в матери годится. Ну почти годится.

— Какой шустрый… От меня чего надо?

— Можете спасти свою подругу.

— Филеров твоих палкой угостить?

— Расскажите, что затеяли, а я обещаю обойтись без протокола.

Госпожа полковничиха взглянула в наглую усатую физиономию. И не таких голубчиков она обламывала. И не такие перед ней навытяжку стояли. Может одной левой придушить его. Но было в этом негодном мальчишке что-то такое искреннее и беззлобное, что Серафима Павловна обессилела. Как мать перед шалостями дитяти. Не могла его шугануть как следует, и все тут.

— Нечего мне вам рассказывать. Все это наши бабьи делишки. Не суйтесь в них, нет там ничего путного.

Родион не стал спорить, а вынул известные снимки и положил на столик.

— Этих барышень сначала отравили, а затем повесили. Им не было и двадцати пяти. Разве они заслужили такую смерть?

Серафима Павловна насмотрелась разного. Картинки с мертвыми барышнями вовсе не тронули.

— Значит, заслужили свое…

— Вам их не жалко? Вы же сестра милосердия…

— Что за глупость, сударь мой! В жизни к лазаретам не подходила. Не люблю всех этих запахов. И не положено офицерской жене. Плохо ищете. Перепутали меня с Катей…

— С госпожой Основиной?

— Именно… Госпожой. Та еще госпожа… Только истерики закатывать. Катя в юности курсы медицинских сестер окончила. Но до госпиталя не добралась. Замуж вышла.

— Это разумно, — сказал Родион, словно отвечая не даме, а своим мыслям. — Сами расскажете, что с барышнями решили сделать, или помочь?

— А иди-ка ты… — И Серафима Павловна употребила крепкое солдатское словечко. В ее устах оно звучало как полковая музыка. Родион не обиделся. Собрал снимки и сказал:

— Потерпите, скоро все закончится.

Милягина посмотрела на него долгим и тяжелым взглядом:

— Все вы, мужики, одинаковы. Что старый, что малый. Животные вы гнусные. Привыкли, что вам можно все, весь мир ради вас вертится. А нам оставили только ждать вашей милости, как манны небесной. Любишь человека, все ему отдаешь, живешь ради него, детей ему чудесных родила, а он заводит себе молоденькую дрянь, которая вытягивает из него деньги моих детей. И ты уже ничего не можешь поделать, кроме как молчать и плакать. Потому что старая и толстая… Уходите, я ничего вам больше не скажу… Это мое последнее слово.

Родион тщательно поклонился:

— Вы сказали все. Больше мне ничего не надо.

Коренастый силуэт растворился в вечерней мгле за окном. Серафима Павловна поднесла к губам чашечку, но шоколад застыл окончательно. И сильная женщина расплакалась. Тело сотрясалось, а слезинки, молодые и звонкие, капали в черное озеро чашки. Только слезы остались у нее прежними.

* * *

Вечер пришел как спасение. Весь день Коля ходил по номеру раненым тигром, прижимая комок ваты к уху. Он думал только об одном: как справится сегодня. Тысячи мыслей проносились перед ним. То казалось ему, что коварная обольстительница будет обвивать чарами и ему придется быть холодным и сдержанным. То он представлял, как бокал за бокалом будет пить и не запьянеет, как бы тяжело ни пришлось. Коля даже представил, как будет танцевать, если Искра захочет. Танцы никогда ему не давались. Но сегодня он покажет, на что способен. Разгоняясь в мечтах, он дошел до того, что уже выносил Искре приговор в суде и срывал аплодисменты публики. Но тут часы пробили восемь, и Коля понял, что пора.

Лебедев сотворил обыкновенное чудо: от красноты не осталось и следа, ушная раковина обрела естественный вид. Тщательно, как на последний бой, Гривцов оделся, трижды проверил себя со всех сторон перед зеркалом и пошел за извозчиком.

«Неметти» празднично кипел. Оркестр веселил публику. Публика предавалась утехам. Юному богачу предоставили выгодное место. Уже два официанта почли за честь прислуживать. Объявилось традиционное ведерко с дымящимся горлышком, фрукты и даже конфеты. Для особого гостя меню расширили чрезвычайно. Коля не пожалел разноцветных бумажек.

Сегодня он был собран и оценил обстановку не мутным, а четким взглядом. С прошлого вечера мало что изменилось, вроде бы те же гости на тех же местах. Взгляд его обострился необычайно, он примечал всякие мелочи. Вот барышня, обнимая свежий букет, насильно смеялась над шуткой приятного господина с дорогим перстнем. Ее лицо показалось смутно знакомым, кажется, актриса или певичка. Здесь таких много. Еще отточенный взгляд заметил, что за этой парочкой следит кто-то третий. Вернее, Коля решил, что за ними наблюдают. Он видел лишь повернутый затылок. Среди всеобщего движения был он вызывающе неподвижен, как восклицательный знак, чем обращал на себя внимание. Наверное, обманутый соперник или несчастный любовник. Трудно быть несчастным среди такого угара.

Найдя хоть кого-то, кому было невесело, Коля приободрился. У него задача куда проще: не страдать от неверной любви, а завлечь в сети преступницу. Только не пропустить миг, когда она появится. Внимательно следить за залом, насколько позволяет стул. Коля старался незаметно оглядываться, но натыкался на заинтересованные лица. Он еще был чужим. Его рассматривали как диковинку. Николя пропускал манящие глазки и даже откровенные подмигивания. Барышни были не прочь познакомиться с богатым и хорошеньким юношей. Он был занят другим.

И все-таки тщательный обзор подвел. Коля так старательно вглядывался в даль, что не заметил происходящего под носом. Повеяло сладким ароматом, чьи-то пальчики легли на шею, и в самое сердце ему прошептали:

— Ты ждал меня?

Теплые губки нежно схватили за мочку, ее носик прижался к узкой впадинке, что идет от уха в шею. Колю обдало кипятком изнутри. Он нашел в себе силы дернуться, оставив на болевшем ухе след зубок.

— Ты опоздала, — сказал он как мог равнодушно.

Искра переливалась зеленым цветом, словно змея, ползущая сквозь листву. Вырез ее лифа вызывающе глубок, а руки все время жили в магическом водовороте. Коля с трудом понял, что она оправляет сумочку, съезжавшую с локтя. Так была хороша.

Вторая битва будет труднее.

Только теперь он это понял. А ведь прав был Лебедев. Не по зубам ему сражение с обжигающей красотой. Как бы в самом деле не сгореть. Коля понукал и пинал себя, но спокойствие давалось трудно. Куда труднее бесконечных дней в участке.

— Я обещала сюрприз, разве ты не счастлив? — говорила она, пока рука ее ползла к его бокалу. Коля успел убрать пальцы.

— Не вижу никакого сюрприза, — сказал он.