Скажи волкам, что я дома - Кэрол Рифка Брант

Я быстро отвернулась, сама удивляясь тому, как сильно меня задели эти слова.

— Ага, — сказала я, чуть погодя.

Не то чтобы я целыми днями мечтала о Бене Деллаханте. По правде говоря, он мне не особенно-то и нравился. Да, он очень умный. Но слишком много о себе воображает. И совсем не похож на Финна или Тоби. И все-таки, все-таки… Когда Грета сказала про Тину Ярвуд. Когда я подумала о том поцелуе. Как я потом покраснела, словно он действительно что-то значил. Когда я подумала обо всем этом, у меня в горле встал ком. Ничего не изменилось. Я опять оказалась последней дурой. Идиоткой, которая не в состоянии понять, что она никому не нужна.

Грета смотрела на меня и ухмылялась. Она видела, что задела меня за живое, и явно злорадствовала про себя. И хотя я понимала, что не надо этого говорить — и уж тем более Грете, — я произнесла прямо в ее ухмыляющееся, похмельное лицо:

— Бен мне вообще неинтересен, Грета. У меня есть бойфренд в городе. Он старше меня. И даже старше тебя. Я езжу к нему, и мы с ним курим, и пьем, и делаем все, что хотим. — Я едва не проболталась о своей задумке. Едва не сказала, что собираюсь поехать в Англию. Но мне все-таки хватило ума вовремя остановиться.

— Врешь, — сказала она с такой злобой, что сразу стало понятно: она поверила. Во всяком случае, не исключала возможность, что это может быть правдой.

Я пожала плечами.

— Думай что хочешь.

— Уж подумаю, да. Можешь не сомневаться.

Я так старалась изобразить полную невозмутимость, что это отняло у меня все силы. Я села на качели. Меня буквально трясло. Я никак не могла успокоиться. Это надо же было быть такой дурой! Взять и выболтать все Грете! И еще неизвестно, чем все это обернется. И для меня, и для Тоби. Я поднялась и хотела уйти, но все же решила спросить:

— Кстати, откуда ты знаешь то место в лесу?

Грета улыбнулась:

— Я тебя видела, Джун. И у холмов есть глаза…

— В каком смысле?

Она смотрела на меня с такой самодовольной ухмылкой, что мне вдруг стало страшно. Страшно услышать, что она скажет. Но мне надо было знать.

— Ну, давай. Говори.

— Я за тобой проследила. Как-то раз заметила, как ты пошла в лес после школы. Еще осенью, в самом начале учебного года. И пошла за тобой. Видела, чем ты там занималась. Как ты играла там в эти свои чеканутые игры. Разговаривала сама с собой. Напялила это дурацкое старое платье. И эти твои распрекрасные сапоги.

— Ты шпионила за мной?

— И не раз.

Я стояла, глядя на Грету во все глаза. Наверное, я должна была обидеться или смутиться, но почему-то не чувствовала ничего. Ничего, кроме ярости. Я молча развернулась и пошла прочь. Меня по-прежнему трясло, и я сжала кулаки, чтобы унять дрожь. Крепко стиснула в руке синюю игральную кость и снова подумала о Бене. Потом размахнулась и зашвырнула кость в дальний конец лужайки. Через пару месяцев ее раскромсает газонокосилка. И хорошо. Я подошла к столу и села вместе со взрослыми. Сделала вид, что хочу поиграть в «Тривиал Персьют», и изображала живой интерес до тех пор, пока не пришло время ехать домой.

Первого апреля президент Рейган выступил по телевизору с большой речью о СПИДе. Это было его первое выступление на эту тему. Безусловно, он знал о СПИДе уже давно, но предпочитал умалчивать о проблеме. И вот теперь решил высказаться. В частности, он говорил о том, что всем гражданам — и особенно подросткам — следует прекратить заниматься сексом. Он не сказал этого прямо, но такова была основная идея. Кстати, не такая уж и плохая мысль, с моей точки зрения. Я имею в виду, почему все так зациклены на сексе? Разве это так важно? Почему люди не могут жить вместе просто потому, что им приятно общаться друг с другом? Ведь бывает же так, что человек тебе нравится больше всех остальных, и тебе хочется с ним разговаривать, что-то делать с ним вместе и просто быть рядом.

Если у тебя есть такой человек, разве так уж обязательно заниматься с ним сексом? Можно просто сидеть обнявшись и слушать дыхание друг друга. Можно прижаться ухом к спине этого человека и слушать, как бьется его сердце, и знать, что вы оба сделаны из одной материи. Ведь так можно, да?

Иногда, если стоишь очень близко к кому-то, даже трудно понять, у кого из вас урчит в животе. Вы смотрите друг на друга, оба извиняетесь — мол, это у меня, — а потом оба смеетесь. Для того чтобы такое произошло, вовсе не надо никакого секса. Когда твое тело забывает, как распознать, голодно оно или нет. Когда ты принимаешь чей-то чужой голод за свой.

Однажды такое случилось, когда я гостила у Финна. Мне тогда только-только исполнилось тринадцать. Мы с ним стояли у окна и глядели на улицу — высматривали мою маму. Она пошла в «Блумингдейл» покупать подарок на свадьбу каких-то знакомых, которых они с папой знали по работе, и мы с Финном хотели увидеть, как она идет по улице в своем длинном дутом пальто, с огромным пакетом из «Блумингдейла». Нам обоим это нравилось — наблюдать за кем-то сверху, когда он не знает, что ты его видишь. Мы оба понимали, что, когда наблюдаешь за кем-то вот так — незаметно, исподтишка, — иногда удается мельком увидеть человека таким, какой он на самом деле. И вот, хотя на улице было холодно, мы с Финном высунулись из окна. Мы стояли так близко друг к другу, что едва не касались плечами. Время от времени Финн растирал мне спину, чтобы я не замерзла. Перед тем как открыть окно, он надел синюю вязаную шапку — почти такую же синюю, как его глаза, — а мне дал теплый красный шарф.

— Слушай, Крокодил…

— Что?

— Твоя мама сказала, что поговорила с тобой. Обо мне. О том, что со мной происходит.

После того разговора в кафе «Маунт Киско» прошло почти два месяца, но я не рассказывала о нем Финну. Я ничего ему не говорила и вела себя так, словно вообще ничего не знаю. Просто не могла по-другому. У нас было не так много времени, и мне не хотелось испортить то немногое, что нам еще оставалось. Я поплотнее закуталась в шарф.

— А может, не стоит об этом?

Финн положил руку мне на плечо и кивнул.

— Просто… ну, знаешь… если ты хочешь о чем-то спросить…

— Хорошо, — выпалила я, не дав ему договорить. Я уже поняла, что если не остановить его сразу, он будет говорить еще долго. Запинаясь и медленно подбирая слова, будет рассказывать мне о своей болезни, а мне не хотелось ничего знать. Я указала в окно. — А это случайно не Барбара Уолтерс?

Финн высунулся еще дальше в окно и вывернул шею. Потом улыбнулся и толкнул меня плечом в плечо.

— Скорее, бабушка Долли Партон.

Я рассмеялась. В основном потому, что мне удалось сменить тему. И вот тогда это и произошло — у кого-то из нас громко заурчало в животе. Я смущенно взглянула на Финна, потому что была уверена, что урчало у меня. Но он сказал, что урчало у него, потому что сегодня он даже не завтракал, а только выпил с утра чашку кофе. Я возразила, он тоже стал возражать, а потом затащил меня на кухню и сказал, что это неважно.