Продана Миллиардеру - Валерия Ангелос

Меня прорывает в секунду. Слезы льют градом по щекам, крупными каплями срываются с ресниц. Стараюсь сдержаться, унять рыдания, но продолжаю беззвучно плакать. Зажмуриваюсь. Напрасно пробую успокоиться, соленые ручьи никак не желают останавливаться, струятся по лицу, стекают вниз.

– Тише, девочка моя, – шепчет Волков.

Ему явно плевать на раны. Он вообще никак не заботится о своем состоянии. Притягивает меня вплотную. Зарывается лицом в мои волосы. Дышит шумно, тяжело, точно огромный оголодавший зверь.

Так необычно. Непривычно. Напрочь сбивает с толку. Его движения порывистые, но бережные. Он будто опасается, что я исчезну.

А я утыкаюсь лицом в его грудь, упираюсь лбом туда, где нет никаких повязок, нет бинтов. Голая кожа. Гладкая. А под ней – самый твердый на свете металл. Железные мускулы прирожденного хищника. И я чувствую аромат. Терпкий. Пряный. Мускусный. Это совсем не тошнотворная вонь крови. Тут его запах. Животный. Дикий. Будоражащий. Наверное, я должна разволноваться, опять напрячься, броситься прочь. Но я расслабляюсь.

Может, все дело в рваном мужском дыхании? Или в том, как чужие губы прижимаются к моей макушке?

Не знаю. Просто Волков рядом, и мне становится хорошо. Волнение последних дней вырывается наружу и отпускает. Будто острые когти разжимаются, больше не держат в плену тревоги. Я успокаиваюсь, сама не замечаю, как прекращаю рыдать.

Слезы высыхают. Всхлипы обрываются.

Я отстраняюсь от него. Поднимаю голову, чтобы поймать пронзительный взгляд синих глаз.

– Тебе надо отдохнуть, – говорю, прочистив горло. – Нельзя так долго быть на ногах. И вообще, ты слишком много двигаешься. Немедленно возвращайся на кушетку. Кровотечение открылось.

– Где? – выгибает брови Волков, а после бросает короткий взгляд на свою руку и равнодушно дергает плечом. – Да эти жалкие капли не в счет. Забей.

– Нет, – отрезаю. – С такими травмами нужно быть осторожнее. Я позову врача, а ты пока приляг. Прошу, послушай меня.

– На черта здесь этот старый хрыч? – кривится и небрежно отмахивается. – Я и так его постную рожу с утра до вечера наблюдаю.

– Глеб, пожалуйста, – повторяю с нажимом. – Тебе нужно лечь.

– Ну если только, – начинает он и прищуривается, широко ухмыляется, буквально буравит горящим взглядом, но продолжать речь не спешит.

– Что? – напрягаюсь.

– Да так, ничего, – качает головой, а после проходится ладонью по затылку, взъерошивая коротко стриженные волосы. – Всякая хренота в башку лезет. Стоп, а какого дьявола ты тяжести таскаешь?

Волков выхватывает у меня пакет.

– Поставь, – выпаливаю. – Тебе нельзя.

Он играючи перебрасывает ношу из одной руки в другую, а я впиваюсь взглядом в повязки. Кровь вроде бы не проступает сильнее прежнего. Но впечатления могут оказаться обманчивы.

– По-твоему, я совсем дохляк? – хмыкает Волков.

– Там бульон, – вздыхаю и поджимаю губы. – Расплескаешь.

Он тут же ставит пакет на столик возле кушетки, заглядывает внутрь, изучает содержимое, точно не верит. А внутри действительно банка с бульоном. Еще фрукты.

– Я думал, ты не любишь готовить, – замечает Волков, переводя взгляд на меня, в синих глазах вспыхивает странный огонь.

– Не люблю, – роняю в ответ.

Он опять оказывается рядом со мной. Двигается так быстро и порывисто, что я сокрушенно выдыхаю. Упертый. Упрямый. До жути раздражающий.

– Тебе совсем плевать на свое здоровье? – хмуро сдвигаю брови.

Волков обнимает меня. Здоровой рукой. А потом и той, которая повреждена. Я накрываю его широкое запястье ладонью, но почему-то не могу отодвинуть в сторону от себя. Вместо этого веду пальцами по контурам татуировки.

– Ну прости, – жаркое дыхание опаляет мою шею. – Руки так и тянутся к тебе. Дьявол раздери. И не только руки.

– Тогда мне пора, – говорю я, решительно отстраняюсь от Волкова. – Я мешаю твоему выздоровлению.

– Наоборот, – оскаливается он и смотрит настолько пристально, что двинуться на выход не получается, буквально держит взглядом. – Знаешь, и правда было хреново, а теперь отпустило. Резко. Утром прямо крепко накрыло. Но сейчас гораздо легче.

– Тебе нужен покой.

– И тебе, поэтому не спеши, – заключает Волков, мягко подталкивая меня в сторону кресла. – Чего дергаться? Присядь. Отдохни. Чай хочешь? Кофе?

– Я хочу, чтобы ты продолжил лечение.

– А мы чем занимаемся? – искренне удивляется и с недоумением выгибает брови. – Лечим меня. Интенсивно. Ты в гости пришла, и я сразу просек, что попал сюда не зря. А до этого только и прикидывал, как спетлять.

– Нет, даже не думай о таких глупостях, – нервно мотаю головой. – Ты должен находиться под присмотром врачей. Никаких побегов, ясно?

– Допустим, я откажусь от этой идеи, – тянет Волков. – А что взамен?

– Глеб, я серьезно.

– Неплохо.

– Что? – спрашиваю и лишь теперь осознаю, как близко мы опять оказываемся, почти касаемся друг друга.

– Мое имя на твоем языке, – хрипло произносит Волков. – На губах. Я бы вечно слушал, раз за разом прокручивал.

Я опускаюсь в кресло, только бы разорвать этот странный контакт и сбросить морок, накрывший сознание. Но вообще, нужно двигаться к двери, а не здесь задерживаться. Навестила, убедилась, что он в порядке, отдала передачу.

Ну и хватит. Можно идти.

Бряцание открываемой банки заставляет меня повернуться на звук. Крышка отправляется на стол.

– Обалдеть, какая вкуснотища, – вдруг выдает Волков, пробуя мой бульон. – Но тут мало совсем. На один раз. Чисто подразнить. Растравить аппетит.

– Там полная банка, – возражаю. – Я не знала, понравится ли тебе такое, что ты обычно ешь.

В те разы, когда мы оказывались вместе за одним столом, Волков обычно ел меня. Пожирал взглядом без тени стеснения.

– Ты круто готовишь, – замечает он. – Черт,