Я люблю свой велосипед. Молодая бесцеремонность. Секреты жительниц Берлина - Элен Коль

В тот, без преувеличения, единственный раз, когда мне свистнули вслед, мне показалось, что я брежу. Был теплый летний день, на мне легкий сарафан с обнаженной спиной и глубоким вырезом. Два турецких подростка, сидя на ступеньках крыльца, пытались привлечь мое внимание. Да, они свистнули мне вслед, но так робко, почти неслышно, уставившись глазами в землю. Это был еще детский свист, проказа мальчишек, которые делают первые шаги на этом пути и которые боятся, что их грубо одернут. Я была настолько растрогана, что разрешила им себя сфотографировать. Это, разумеется, не было флиртом или попыткой ухаживания, скорее фантазии подростков, едва вступивших в пору половой зрелости (хотя могу представить, что они будут делать перед моей фотографией). Но в этом случае была хотя бы попытка, хотя бы робкое желание рискнуть и, может быть, познакомиться с женщиной. Назовите это как хотите, но в Берлине подобное неподобающее поведение рассматривается как своего рода безумие, правда неопасное. Только редкие чудаки, подростки и иностранцы не знают, что здесь не принято заигрывать с женщиной на улице или оказывать ей знаки внимания. Вот почему меня рассмешили слова мэра Берлина, когда он сказал, что Берлин город «бедный, но сексуальный». Видимо, он имел в виду, что столица, будучи черной дырой в экономическом смысле и погрузившись в финансовую пропасть, не потеряла еще своей привлекательности. Да, уровень жизни, большое количество зеленых пространств, размеры квартир, атмосфера общего легкомыслия, в которой живут берлинцы, делают город необычайно привлекательным. Но чтобы сексуальным?! Если говорить серьезно, то Берлин вообще не знает, что такое чувственность. Конечно, здесь занимаются любовью, наслаждаются, Берлин экстрима зажигает и провоцирует, но здесь никогда не скажут комплимента, не попытаются соблазнить, завлечь, не предпримут попыток ухаживания. Вы когда-нибудь видели двух разнополых флиртующих берлинцев? Замечали ли взгляд, брошенный украдкой в автобусе, или игру в кошки-мышки возле кофемашины? Знаете ли вы хотя бы одну девушку, к которой подошли с целью познакомиться, когда она, сидя на скамье, читала книгу? Нет! Здесь мужское племя до отчаяния пассивно. Хотя в его защиту уточним, что любая физиологически нормальная немецкая женщина, об обстоятельствах жизни которой мы говорили в предыдущих главах, запросто дала бы отпор двум нахалам, мнящим себя мачо, причем расправилась бы с ними за секунду. Дошедшая до крайней степени эмансипации берлинка любой комплимент воспринимает как посягательство на ее личность («Я ослышалась, или тебя больше всего интересует моя фигура в этом платье?»). И так произошло, что мужчины замкнулись и умолкли. Но довольно смягчающих обстоятельств! Слишком легко все свалить на освобождение женщин. И речь идет не о том, чтобы феминизм служил оправданием мужской вялости и пассивности. Потому что их нужно видеть, этих берлинцев, просиживающих вечерами за кружкой пива в компании себе подобных. Кто там старательно избегает взглядов (а вдруг в его глазах мы прочтем такое…)? А вот этот, забившийся в угол? Может быть, он умирает от желания заняться любовью со мной, но я об этом никогда не узнаю. Настолько все запутано, что я даже не смогу вам объяснить, дорогие читательницы, как у немца все это функционирует.

Хотя однажды я попробовала… Ничего хуже я еще не испытывала! Месье покраснел, что-то невнятно пробормотал и забился в дальний конец зала, спрятавшись за кружкой пива. Вы даже не представляете, насколько красноречивым становится язык жестов у этих недотеп, и как жаль, что он выражает только одно: «А, черт возьми, что ей надо от меня, этой француженке? Караул, она раскалилась докрасна, помогите!»

Подавленность, потеря самоуважения: спасибо, парни, вы облегчаете нам жизнь. Униженная и растоптанная, возвращаюсь домой на поезде U-Bahn, мучаясь в поисках ответа на два вопроса. Первый: неужели я внушаю страх мужчинам? Второй: неужели я настолько безобразна? Эти два вопроса влекут за собой остальные, еще более фатальные. Первый-бис: как такое произошло, что здесь я неспособна флиртовать? Второй-бис: почему здесь ни один мужчина никогда не обратил на меня внимания? К счастью для моего эго, проблема кажется всеобщей. Я даже не пытаюсь сосчитать количество статей в журналах для иностранцев, посвященных этой теме, их так много, что сайт Deutsche Welle (радио, которое слушают во всем мире) счел необходимым опубликовать «инструкцию», объясняющую, как нужно завлекать партнера по-немецки. Это непростое дело, требующее от вас хитрости и изощренности (см. далее «Как соблазнить берлинца»), но которому постепенно научаешься по мере проживания в Германии. Но я после восьми лет, проведенных здесь, после двух семестров университетского обмена и бесчисленных визитов к подруге по колледжу и затем лицею, так им и не овладела. И я знаю немало молодых женщин, замечательных во всех отношениях, хорошеньких, умных, которые были вынуждены покинуть Берлин, ничего не поняв в хитросплетениях взаимоотношений с немцами.

Отсюда вытекает глобальный вопрос: а способны ли вообще немцы флиртовать, ухаживать, нужно ли им это? Их ограниченность в этом вопросе кажется настолько трагичной, что я невольно задаюсь вопросом: а не могло ли так случиться, что в определенный момент истории этого народа произошла генетическая поломка или возникла капитальная брешь в культуре взаимоотношений? А может быть, все это является порождением строгой пуританской морали, проповедующей священный для немцев самоконтроль в прусском понимании? «Что бы ты там ни говорила, в ГДР все было проще, – утверждает моя подруга родом из Виттенберга, города, где родился Лютер, расположенного в бывшей Восточной Германии. – Настолько проще, что даже появилась пословица, гласящая, что заниматься любовью с капиталистами тяжело до изнеможения!» Еще одно заслуживающее доверия объяснение: психологическая травма, нанесенная нацизмом. Ведь понятно, что Гитлер или его тень (если не тень деда-эсэсовца) не способствуют раскрепощенности. И вот уже на протяжении шестидесяти лет они держат себя в узде. Моя подруга Ингеборга даже разработала ужасающую теорию, согласно которой немцы отказываются делать детей из страха передать им неистребимое чувство вины, укоренившееся в генах, за страшные преступления в концентрационных лагерях. И в этих обстоятельствах ваше остроумие, окрашенное даже тысячной долей иронии, составляющей ваш шарм в Париже, здесь не найдет понимания. А любая двусмысленность тем более окажется неуместной. А где же, думаете вы, изящная словесная перепалка, лежащая в основе флирта по-французски. Неужели все это заканчивается у Берлинской стены или возле ее обломков? Но, принимая во внимание все вышесказанное, следует отметить, что эта «деэротизация», это удручающее отсутствие феромонов в барах и ночных клубах имеют и свои положительные стороны. Я обожаю гонять на велосипеде в мини-юбке по Пренцлауэру, будучи почти уверенной в том, что не пробуждаю у проходящих мимо берлинцев даже унции вожделения. Или, например, могу заявиться на праздник, не подправив макияж в течение всего дня. Безразличные взгляды скользят по мне, не вынося суждений. Берлинец никогда не будет флиртовать, и даже малейшая попытка соблазнить женщину кажется ему смешной. И разве он будет подтрунивать над девушкой, если она недостаточно хорошо выглядит или недостаточно кокетлива? Конечно нет! Вас никогда не окликнут на ходу («Привет, крошка!»), вы никогда не услышите издевок в свой адрес («Бедняжка, такая уродина!»), но зато Берлин приносит отдохновение, он позволяет жить так, как нам этого хочется.