Темный - Юлия Трегубова

И наконец-то в ловких, пусть и не столь умелых руках Герман преобразился. До идеального сходства с фотографией на паспорте было далеко, но все же Светлана оказалась права — закачаешься. «Хорошо, — подумал Герман, — что мама этого уже не увидит». Родителей Герман похоронил давно. И, как это ни бессердечно, но сейчас был рад, что они не дожили до того момента, когда их сын вынужден бежать, словно преступник, по чужому паспорту из родного города и скрываться от доблестных органов.

С небрежной прической «а-ля битлз» Герман распрощался. И пусть виски не совсем ровные, но деловой стиль и аккуратный затылок пришлись ему даже по вкусу. Чего не скажешь о жутких, широких, вычурных бровях, которые сразу бросались в глаза. После покраски они приобрели угольно-черный цвет, как и ресницы. Успокаивало одно — что можно хоть немного спрятаться за очками. Ширма эта, конечно, была иллюзорной, потому что оправа довольно тонкая, да и сами очки — элегантно узкие.

— Я купила билеты. У тебя вылет сегодня вечером. Я же полечу позже, чтобы не вызывать подозрений, — тараторила Светлана.

Герман беспомощно кивал, рассматривая себя в зеркало и пытаясь свыкнуться с новым лицом.

— Там доберешься до Курского вокзала. Спросишь у кого-нибудь, не заблудишься. И уже оттуда на поезде до Владимира, понял?

Герман кивнул.

— И не забудь там сразу купить симку и новый телефон. А этот выкинь.

— А телефон-то зачем?

— Святая ты простота! — застыдила его Светлана. — Ты от фэ-эс-бэ пытаешься скрыться. И аппарат этот выбрось. Обязательно купи там новый, самый дешевенький. А в Суздале вот в этой гостинице остановишься, я все тут написала: название, адрес. — И она сунула ему сложенный в несколько раз листик.

— А ты когда?

— Я постараюсь на следующий день или через день прилететь. Снимешь двухместный номер, хорошо?

— Угу, — кивнул Герман. — Погоди, а от Владимира как?

Светлана закатила глаза и манерно вздохнула.

— Ты такой беспомощный. И что бы ты без меня делал?

Герман и сам не знал. До такого точно не додумался бы.

— Возьмешь такси. Наверняка на вокзале будет полно таксистов. Там совсем недалеко.

Закатное солнце изливало оставшееся золото на коричневый велюр. Комната утопала в теплых тонах. Абажур, подсвеченный падающим лучом, словно зазывал под свой уютный купол. Герману не хотелось покидать эти стены. Еще немного — и солнце совсем скроется за горизонтом, оставив только холодное небо. И Герману предстояло бежать в эту остывающую мглу, скрываться от собственной жизни.

Светлана легким, почти постановочным движением закинула сумочку на заднее сиденье своей машинки. Герман заметил, что упавший комочек сверкнул при свете уличных фонарей новым, до этого ему незнакомым, оттенком. «Снова другая сумочка», — подумал он и мельком взглянул на ногти. Действительно, к такому маникюру полагался аксессуар цвета морской волны.

— Сколько у тебя этих сумочек? — невзначай бросил Герман, усаживаясь на переднее сиденье рядом с водителем.

— О! — заулыбалась Светлана. — Сумочки — это моя страсть. У меня их столько… даже не знаю. Много. И туфли тоже. Я считаю, что на обуви и сумках женщина экономить ни в коем случае не должна.

Герман улыбнулся. Надо же, снова совпадение? Ему вдруг вспомнилась загадочная подружка Олега, которая, со слов его матери, тоже часто меняла сумки. Только она была блондинкой. Правда… «Кстати, — стрельнула, словно молнией, и отозвалась острой болью в виске мысль, — машина-то красная».

Герман и забыл, рассказанная следователем история как-то затерялась в стремительных событиях, осталась вне фокуса. А ведь это еще как важно! Красная машина у Марины… Когда, зачем? И почему она ничего мне не рассказала? Понятно, что Константин мог купить любимой и единственной, как выяснилось, дочке автомобиль. Тем более водительское удостоверение Марина получила давно. Герман вспомнил, с каким она воодушевлением ходила на уроки вождения. Как возвращалась вся окрыленная и без умолку расписывала в ярких красках, как это здорово. «Ты свободен, ты — хозяин своей жизни, — взахлеб тараторила она, — и не просто рулишь, а управляешь своей судьбой. Сразу какая-то сила ощущается. Ты не представляешь! Будто полет. Это незабываемо — чувствовать, как разгоняется махина и ты летишь». А потом по ночам, — откуда только силы брала? — штудировала правила, решала билеты. И ведь сдала экзамен с первого раза. Хоть и блондинка! Кстати, ведь Марина как раз блондинка. И по описанию подходит. Она может быть и чумовой, и очумелой. А сумки? Да бог теперь знает, какие еще у нее были секреты. Сумку-то куда проще утаить от мужа, чем машину. Почему все так случилось? Герман пытался понять, где упустил… Да, он не мог исполнить ее мечту — денег на автомобиль, пусть даже подержанный, у преподавателя не водилось. А брать кредит он боялся как огня. Он же экономист, преподавал финансы, как он мог попасть в долговую яму? Ведь сам объяснял своим ученикам, что кредит на автомобиль до смешного невыгодная сделка. Транспортное средство с годами только дешевеет, в то время как вы переплачиваете на процентах. И нешуточно переплачиваете! И Марина соглашалась. Она была прилежной ученицей. Поэтому даже не просила и не заикалась. Герман думал, что жена приняла, смирилась. Ну или ждет лучших времен. Она всегда была оптимисткой.

«Только зачем? — думал Герман. — Зачем ей нужно было врать? Неужели он не отпустил бы ее? Разлюбила. Бывает. Она еще молода, он это понимал. Или все изначально было распланировано? И даже брак?» Герман поморщился. Мысли об этом причиняли вполне физическую боль — в груди защемило. Мир рушился на глазах. Кто-то срывал декорацию за декорацией, и перед ним представала неприглядная правда жизни. Но кто он такой? Зачем было все это городить? Ведь Герман — мелкий человек, простой преподаватель, чрезмерно любящий свою работу.

Ночью все цвета блекнут, словно засыпают. Мир погружается в грязно-серую тишину. Невидимый вселенский художник смешал все краски на палитре и бросил кисти беспомощно ждать нового восхода. И только в проблесках галогеновых глаз встречных авто капот их «малышки» вдруг вспоминал про свой огненный цвет. Но Герман знал и без этого — его уносит в ночь ярко-красная «Мазда».

Все реже ослепляли глаза молниеносные вспышки от мчащихся мимо машин. Дорога превратилась в узкую полоску, утопающую в тумане неизвестности, пробить который ближнему свету было уже не под силу.

— Ты знаешь, что у меня жена… — Герман не договорил, он посмотрел на лицо Светланы, которое до этого было сосредоточенным на выхватываемом фарами из ночной мглы участке асфальта.

Но как только с его языка слетело это слово «жена» — слово, которое ему самому было настолько сложно произносить, что внутри все сжалось, — Светлана сразу преобразилась. Ее брови взлетели вверх, а губы вытянулись в трубочку, готовые тут же выдать, что-то вроде: «Ох!»

— О! Герман, — заговорила она проникновенным голосом, не отрываясь взглядом от дороги, — мне так жаль, это ужасно. Я тебя очень понимаю. Но тебе не в чем себя винить.