Мертвое озеро - Рэйчел Кейн

– Нет, – наконец говорит Грэм, – я вас не арестую. Я арестую их за преступно причиненный вред, а старину Бобби, сидевшего за рулем, – за вождение в пьяном виде. Достаточно?

Этого недостаточно. Я хочу, чтобы их арестовали за нападение, но Грэм явно не собирается этого делать.

Должно быть, он видит, что я собираюсь начать спор, потому что поднимает руку, останавливая меня.

– Послушайте, они и пальцем вас не тронули. По крайней мере один из них достаточно трезв, чтобы сообразить, что нужно сказать: мол, они увидели, как вы налетели на камень, и поспешили следом, чтобы помочь, но вы повели себя как последний параноик и направили на них эту штуку – что бы то ни было. Если мы не найдем краску или ее следы на них или в их машине, они смогут заявить, что понятия не имеют, кто разрисовал ваш дом.

– Разрисовал? Это вам не стрит-арт!

– Ну хорошо, изуродовал. Смысл в том, что они будут утверждать, будто даже не собирались ни преследовать вас, ни нападать. А у вас в руках была монтировка. Насколько я могу судить, эти люди не вооружены. – Шестерым мужчинам против одной женщины не требуется оружие, и Грэм это знает, но он, конечно же, прав. Юридическая защита работает в обе стороны.

Я прислоняюсь к своему разбитому «Джипу», не в силах стоять прямо.

– Нам нужен эвакуатор, – говорю я. – Наш «Джип» сам по себе уже никуда не поедет.

– Я договорюсь об этом, – отвечает офицер. – А пока что забирайте детей и возвращайтесь в дом. Мы убедимся, что никто не проник внутрь.

Я знаю, что никто этого не сделал. В мою систему сигнализации встроено приложение для мобильных оповещений, и, если приходит сообщение, я могу сразу же взглянуть на планшет и просмотреть запись, чтобы увидеть, кто там был. Никто не выбивал наши окна и не выламывал двери, но все равно, сейчас мне меньше всего на свете хочется приводить моих детей обратно в дом, все еще истекающий красной краской. Я полагаю, что двери гаража не случайно были выбраны в качестве мишени для этой огромной красной кляксы. Напоминание о том, где Мэлвин занимался своим убийственным ремеслом.

Но на самом деле у меня нет выбора. По выражению лица Грэма я понимаю, что он не повезет нас ночевать в какой-нибудь из нортонских мотелей, и сильно подозреваю, что, если сейчас позвоню детективу Престеру, он просто не возьмет трубку. Мой «Джип» сломан, и мне остается только полагаться на милость посторонних, но… моя паранойя слишком сильна, чтобы я могла рассматривать этот вариант. Мои ближайшие соседи, Йохансены, помогали блокировать выезд. Сэм Кейд лгал мне с самого начала. Хавьер – заместитель помощника шерифа и, вероятно, тоже не ответит на мой звонок.

Я протягиваю руку в открытое окно «Джипа» и отпираю дверцы, забираю свои ключи и помогаю Ланни выбраться. Кровотечение у нее из носа почти прекратилось, и не похоже, чтобы он был сломан, но синяки у нее наверняка будут. У всех нас. И это моя вина.

Я опираюсь на дочь, когда мы втроем медленно идем за офицером Грэмом вверх по холму, к дому, который больше не ощущается как дом.

Офицер Грэм старательно фотографирует нанесенный ущерб. Красное – точно не кровь; оно по-прежнему остается ярко-красным, а кровь к этому времени уже окислилась бы до бурого цвета. Краска. Большинство слов написаны спреем из баллончика, за исключением слова «Убийца» – оно начертано кистью, которую щедро окунули в краску, и от букв вниз тянутся алые потеки, что придает надписи дополнительно зловещий вид. Я отпираю дверь и отключаю сигнализацию, и Грэм тщательно проверяет весь дом. Он ничего не находит, но я опять же заранее знаю, что так и будет.

– Хорошо, – говорит офицер, возвращаясь в гостиную и вкладывая пистолет в кобуру. – Мне нужно забрать ваши пистолеты, мисс Проктор.

– У вас есть ордер на их изъятие? – спрашиваю я. Он пристально смотрит на меня. – Значит, нет. Я отказываюсь сотрудничать. Добудьте ордер.

Выражение его лица не меняется, а вот поза – да: он подается чуть вперед, стойка делается немного более агрессивной. Я скорее чувствую, чем вижу это. Вспоминаю то, что Коннор сказал по дороге домой: это сыновья Грэма избили моего сына. Я гадаю, чему именно они могли научиться от своего отца. Я хочу поверить этому человеку: он носит полицейский значок, он единственный, кто действительно стоит между мною и злыми людьми, которые жаждут напасть на меня. Но, глядя на него, я не уверена, что готова на такой шаг.

Может быть, я больше не могу доверять никому. Я не умею разбираться в людях.

– Хорошо, – отзывается Грэм, хотя явно так не думает. – Заприте двери и включите сигнализацию. Она передает сигнал в участок?

«Тебе самому будет легче ее проигнорировать?»

– Она звонит непосредственно туда, – говорю я. – Но если электричество отключится, она отключится тоже.

– А что насчет комнаты-убежища? – Я ничего не говорю, просто смотрю на него. Грэм пожимает плечами. – Хотел убедиться, что у вас будет способ позвать на помощь, когда вы окажетесь в ней. Мы не сможем помочь, если не будем знать, что вы там.

– Туда проведена отдельная телефонная линия, – говорю я ему. – С нами все будет в порядке.

Полицейский видит, что я больше ничего не скажу на эту тему, и наконец кивает и направляется к двери. Я открываю ее и вижу, что он уходит, стараясь не смотреть на изуродованный фасад нашего дома. Закрыв дверь, я делаю вид, что все нормально – настолько, насколько может быть. Ввожу шифр сигнализации, и тихое попискивание сигнала унимает в моей душе беспокойную дрожь, которую я до этого момента даже не ощущала. Запираю все замки и стою, прислонившись спиной к двери.

Ланни сидит на диване, подобрав колени к груди и обхватив их руками. Снова защитная поза. Коннор прижался к ней. На подбородке у дочери виднеются потеки крови, и я иду в кухню, смачиваю водой полотенце для рук и возвращаюсь, чтобы аккуратно вытереть ей лицо. Когда я заканчиваю с этим, Ланни отбирает у меня полотенце и точно так же молча обтирает мое лицо. Я даже не подозревала, что на мне столько крови: белая ткань полотенца покрывается ярко-красными разводами. Коннор – единственный, кому не требуется умывание, поэтому я откладываю полотенце и сажусь рядом с детьми, обнимая их и медленно покачиваясь вместе с ними из стороны в сторону. Нам нечего сейчас сказать.

Да и не нужно.

Наконец я поднимаю испачканное полотенце и споласкиваю его холодной водой над раковиной, а Ланни подходит, хватает пакет апельсинового сока и жадно пьет. Потом Коннор берет пакет у нее. Мне даже не хватает сил сказать им, чтобы воспользовались стаканами. Я просто качаю головой и пью воду – много воды.

– Хотите есть? – спрашиваю я детей, и оба что-то бормочут в знак отрицания. – Хорошо. Тогда идите спать. Если я буду вам нужна, то говорю заранее: сейчас я пойду в душ, а потом останусь ночевать здесь, в гостиной. Ладно?

Дети не удивлены. Думаю, они помнят, как после моего оправдательного приговора и до того, как мы покинули Канзас, я каждую ночь спала на старом диване в пустой гостиной съемного дома, с пистолетом под боком. Нам в окна летели кирпичи, а один раз стекло разбила бутылка зажигательной смеси, по счастью, не загоревшейся. Вандализм постоянно присутствовал в нашей жизни, пока мы не переехали во второй раз.