Мертвое озеро - Рэйчел Кейн

Меня подмывает сказать «нет», встать и уйти… но я не могу заставить себя это сделать. Возможно, у Кеции Клермонт есть тайные мотивы, но ее предложение кажется вполне искренним. И мне действительно нужны друзья, пусть даже кто-то, кому я не могу доверять больше, чем на воробьиный скок. Не больше, чем я могу доверять Сэму.

– Слушаю, – говорю я наконец.

– Хорошо. Итак, округа Стиллхауз-Лейк всегда была довольно закрытым сообществом, – начинает Кеция. – В основном белые жители и в основном состоятельные, если и не богатые.

– Но только до кризиса, когда все эти дома были выставлены на продажу.

– Верно, за последний год примерно треть владений в конце концов были спешно проданы и сданы в аренду. Если мы исключим коренных жителей округи, на рассмотрение нам остается тридцать домов. Ваш не в счет – значит, двадцать девять. Надеюсь, вы не против, если мы вычеркнем из этого списка и моего отца. Двадцать восемь.

Я не хочу особо верить в кого-то, однако есть много аргументов в пользу того, что Изи Клермонта действительно можно исключить. Судя по всему, ему тяжело было даже подниматься на холм к своему дому, не говоря уже о том, чтобы похитить и зверски убить двух здоровых и сильных девушек, а потом избавиться от их тел. Себя я смело могу исключить. Двадцать восемь домов. В это число входит Сэм Кейд, с которого полиция уже сняла подозрение – и я неохотно признаю́, что мне тоже следует это сделать. Значит, двадцать семь. Небольшое количество.

– У вас есть имена? – спрашиваю я ее.

Кеция кивает и достает из кармана сложенный лист бумаги, а потом протягивает мне. Это обычная офисная бумага для принтера; на листе я вижу список имен, адресов и телефонных номеров. Кеция все расписала подробно. Некоторые пункты отмечены звездочками, и я вижу, что это те люди, у кого имеются приводы в полицию. Я без особого подозрения отношусь к двум парням из хижины на холме, которых обвинили в том, что они варят метамфетамин, однако такие сведения полезно знать. В списке есть и человек, задержанный за сексуальные домогательства, но Кеция специально приписала, что этого человека уже тщательно допросили, и хотя он не исключен из списка подозреваемых, однако его виновность сомни тельна.

Кеция говорит:

– Я могла бы сделать больше и сама, но решила, что вам может понадобиться чем-то занять мозги, чтобы отвлечься. У меня все равно свободный день, и мне не на что тратить время, разве что на книги.

Я смотрю на нее. Она не улыбается. В ней чувствуется некая стойкость, внутренний стержень, который гнется, но не ломается, и я узнаю́ его. Такой же стержень я чувствую в себе.

– Вы же знаете, кто я такая, – говорю я. – Почему же вы хотите помочь мне?

– Потому что вам это нужно и Изи просил. Но вдобавок… – Клермонт качает головой и отводит взгляд. – Я знаю, каково это: когда тебя осуждают за что-то, на что ты не можешь повлиять.

Я с трудом сглатываю, чувствуя во рту призрачный вкус моих остывающих блинчиков с сиропом. И до смерти хочу кофе.

– Вы не против зайти в дом? – спрашиваю я ее. – У нас есть блинчики, и смеси хватит еще на одну порцию.

Она улыбается мне – неспешно и спокойно.

– Я не против.

Кеция Клермонт, как оказалось, умеет находить подход практически ко всем, даже к моим детям. Сначала они настороженно отмалчиваются. Но потом она своим природным обаянием умудряется превратить это молчание в беседу. Я думаю, что когда-нибудь из нее получится великолепный следователь. Она зря тратит свои таланты, нося форму и управляясь с пьяной деревенщиной, – хотя и это она делает безукоризненно. Я разогреваю свой завтрак и делаю порцию для нее. Мы едим вместе, а дети, помыв свои тарелки, расходятся по своим комнатам. Мне кажется, Ланни хочет остаться, но я молча качаю головой, и она уходит.

– У меня есть кое-какие контакты, – говорит мне Кеция, когда мы остаемся вдвоем. – Я могу неофициально пробить кое-какие сведения по своим каналам. Понимаете, мой отец сказал, что у вас проблемы, – и, кроме шуток, эти вандалы быстро до вас добрались. Вам понадобится кое-какая непосредственная защита

– Знаю, – отвечаю я ей. – Я вооружена, но…

– Но нападение – не оборона. Послушайте, вы же знаете Хавьера. Он – еще одна причина, по которой я здесь. Вы ему нравитесь. Он пока не готов поверить в вашу полную невиновность, но хочет помочь вам отогнать этих шакалов, если вы согласитесь.

Я думаю о том, насколько по-другому все могло бы сложиться, если б я просто погрузила вещи и детей в фургон и уехала прочь при первых же признаках грозы – куда угодно, лишь бы прочь из города, – а не торчала бы здесь, как дура, делая вид, будто не замечаю того, что на меня надвигается. У меня были веские причины для этого, но сейчас от этих причин никакого толку. Они напоминают иллюзии. Я не могу сейчас приобрести фургон, потому что разбила «Джип», да и в любом случае Хавьер не отдаст фургон мне. Никому из нас не нужны сложности, а тем более след из документов.

– Если он хочет присмотреть за нами, то я не против, – отвечаю я. – А еще лучше было бы, если б он прихватил с собой все свое подразделение.

Кеция выгибает брови высокими дугами.

– Придется довольствоваться тем, что есть. В вашем нынешнем положении союзников найти нелегко.

Она права, и я, умолкнув, киваю. Затем продолжаю:

– Могу взять половину списка. У меня есть кое-кто, кто может помочь поискать сведения.

Авессалом обойдется недешево, но отказаться платить за помощь сейчас – это все равно что самой перерезать себе горло. Я не могу бежать, так почему бы не потратить деньги на то, чтобы вырваться из этой сети, которую Мэл (потому что это наверняка Мэл) сплел вокруг меня? Я не смогу пустить их на то, чтобы начать новую жизнь, если окажусь за решеткой. Эти деньги не спасут мою семью, если детей отберут у меня и отправят в приют.

Кеция права: сейчас мне нужен любой союзник, которого я смогу заполучить. Поэтому, когда мы заканчиваем завтрак, я благодарю ее, а она дает мне свой номер телефона. Я понимаю, что, если ошиблась в Кеции, все, что мы обсуждали, могло быть записано, задокументировано, стать частью протокола Нортонского полицейского управления… но не думаю, что Престер избрал бы этот путь.

Я пишу Авессалому, который отвечает мне коротким: «ЧТО?» – как будто я оторвала его от какого-то важного дела, и я быстро объясняю ему, что мне нужно. Его ответ прям и конкретен: «Думал, ты в тюрьме». Я отправляю ответ: «Невиновна» – и жду целую минуту, прежде чем он присылает один-единственный вопросительный знак, который, насколько я понимаю, означает «что тебе нужно?». Авессалом любит сокращения.

Я фотографирую лист бумаги, заполненный аккуратным, разборчивым почерком Кеции, и сообщаю Авессалому, какие имена хотела бы проверить. В ответ он присылает цену в биткойнах, которая заставляет меня вздрогнуть, но хакер знает, что я заплачу ее, – и я плачу со своего компьютера. Я не проверяю электронную почту. Пора снова уничтожить учетную запись, даже если там и есть какие-то улики. Я не желаю плавать в этом токсичном потоке, оскверняя свою душу. Пока я не трогаю ничего, просто перевожу Авессалому деньги, потом отсылаю электронное письмо с фотографией все того же списка, отметив нужные имена – оно уходит на адрес частной сыщицы, чьими услугами я пользовалась и раньше; к нему прилагается стандартная оплата, согласно ее личному тарифу.