Агата Кристи - Екатерина Цимбаева
Шрифт:
Интервал:
Только теперь мечты уводили не в будущее, а в прошлое. Она все сильнее и сильнее погружалась в мир детства, память о котором никогда не оставляла ее. Она хотела вспомнить все до последней мелочи, ибо в детстве не существует мелочей. И в том же своем «Бейт Агата» начала писать «Автобиографию», желая запечатлеть только счастливые минуты своей жизни и не желая касаться всего неприятного и болезненного: «Воспоминания — одна из наград, которые приносит возраст, и при этом награда сладостная». Автобиография стала доброй, мягкой идиллией, быть может, не вполне достоверной, но ее писала женщина, предпочитавшая доброту точности.
7
Маллоуэн тем временем проводил действительно интереснейшие раскопки. Их значимость настолько возросла, что иракское правительство провело к Нимруду асфальтовую дорогу. А по дороге двинулись автобусы с экскурсантами, со школьными группами. На археологов свалились лишние заботы: надо было водить приезжих по раскопу и не позволять им свалиться в глубокие ямы.
«Мы умоляли учителей держать детей подальше от них, но те, разумеется, относились к нашим просьбам с обычным арабским „Иншаалла!“, все обойдется! А однажды прибыла группа родителей с грудными детьми.
Роберт Хэмилтон, оглядывая комнату для рисования, где стояли три коляски с пронзительно орущими младенцами, вздохнул и недовольно сказал:
— Это не раскопки, а какие-то детские ясли! Пойду замерять уровни.
Мы все громко запротестовали:
— Ты что, Роберт, ты же отец пятерых детей! Кому же, как не тебе, присматривать за яслями? Не на этих же молодых холостяков оставлять детей!
Роберт смерил нас ледяным взглядом и вышел, не удостоив ответом.
Хорошие были времена! Каждый год отмечен чем-нибудь приятным, хотя, в определенном смысле, жизнь год от года становилась все сложней, теряла простоту, урбанизировалась.
Что касается самого холма, он утратил былую красоту из-за множества перерезавших его высоких отвалов. Ушло первозданное очарование каменных глыб, торчавших из зеленой травы, напоминавшей ковер, расшитый лютиками».
Конечно, Макс не замечал ущерба природе, любой археолог перекосился бы при подобном замечании его жены. И не замечал, что асфальт привлек не только экскурсантов, но любителей автографов и фотографий с Королевой детектива, которые нагло вламывались даже в ее «Бейт Агата». Но и он заметил, как радостно приветствуют их прежние рабочие, хотя прошло целых пятнадцать — двадцать лет. В памятной Арпачии им навстречу с радостными возгласами выбежала вся деревня, без конца вспоминая давние раскопки и знаменитые скачки.
А однажды она ехала по Мосулу в грузовике:
«Полицейский-регулировщик вдруг поднял свой жезл и с криком: „Мама! Мама!“ — бросился к грузовику, схватил мою руку и бешено затряс ее.
— Какая радость видеть тебя, мама. Я Али — мальчик-официант, помнишь? Да? Теперь я полицейский!
С тех пор при каждой поездке в Мосул я встречала Али, и как только он видел нас, движение на улице замирало, мы приветствовали друг друга, после чего он давал нам зеленую улицу».
Как многие англичане былых времен, подолгу жившие в колониях, Агата Маллоуэн влюбилась в окружавший ее мир, такой непохожий на родную, но тоскливую Англию. Ее восхищали сердечность местных жителей, их безудержное гостеприимство, их громогласность и порывистость. По контрасту смешно было описывать готовившуюся вечеринку в романе «Объявлено убийство», где на половину деревни приготовили полбутылки хереса и блюдечко сырных палочек. То ли дело Восток!
«Какое счастье иметь таких друзей — добросердечных, простодушных, жизнерадостных, всегда готовых посмеяться! Арабы вообще большие любители посмеяться и славятся своим гостеприимством. Когда бы вы ни проходили через деревню, где живет хоть один из ваших рабочих, он обязательно выйдет из дома, уговорит войти и угостит кислым молоком.
Как я любила этот уголок земли!
Я и сейчас люблю его и буду любить всегда».
Для Агаты Кристи эти строки в «Автобиографии» означали итог: «Если речь идет о жизни, уже все сказано». Но Восток — это и есть Восток. Революция в Ираке 1958 года прервала работу экспедиции. Последний раз Маллоуэнам удалось там побывать ненадолго в 1967 году, после чего время путешествий для них завершилось. Миссис Маллоуэн весила уже почти 100 килограммов, ноги отекли и не держали, хотя здоровье в целом было лучше, чем у Макса, доведшего себя непрерывным курением до инсультов и резко состарившегося на вид. Пришлось осесть в Гринуэе, куда переселилась и Розалинда с мужем, поскольку валлийский дом Причардов перешел к рано женившемуся Мэтью. Признаться, покупка Гринуэя не принесла новой его владелице никаких радостей, кроме чувства удовлетворенного честолюбия в течение нескольких месяцев 1939 года. Конечно, войны, исчезновения прислуги и налогового террора она предвидеть не могла, и все же… Горько было думать, что родной Эшфилд, который она так опрометчиво, хотя вроде бы разумно обменяла на Гринуэй, был стерт с лица земли однообразными пригородами разросшегося Торки. Она попыталась найти место, где он стоял… не надо перечитывать эти строки в «Автобиографии»…
Писательница превратилась почти в добровольную затворницу, став чуть не мифом. Она не выступала в печати, крайне редко и неохотно соглашалась давать интервью. Публичность оставалась ей отвратительна, тем более что журналисты редко бывали деликатны. То кто-нибудь спросит, что она помнит о Крымской войне («Я недостаточно стара!»), то попросят перечислить ее откровенно плохие книги («Если бы моя книга оказалась действительно плохой, я бы ее никогда не опубликовала»). Но и журналистам с ней бывало трудно, она так и не научилась говорить о себе и своем деле, что сама понимала, признавала — но не желала изменить:
«Эльза Боукер всерьез взялась учить меня, как вести себя во время предстоявшего интервью.
— Ну, Агата, — воскликнула она с иностранным акцентом своим восхитительным голосом, — я вас не понимаю. Будь я на вашем месте, я бы радовалась и гордилась. Я бы им сказала: „Да, да, заходите, садитесь, пожалуйста! То, что я сделала, замечательно, я знаю. Я лучший автор детективных романов на свете. И этим горжусь. Да, да, разумеется, я вам все расскажу. Я очень талантлива! Я в восторге!“ Если бы я была на вашем месте, я бы чувствовала себя талантливой, я бы чувствовала себя такой талантливой, что без умолку об этом говорила бы.
Я от души рассмеялась и ответила:
— Как бы я хотела, Эльза, на ближайшие полчаса поменяться с вами местами. Вы бы дали прекрасное интервью, и репортеры носили бы вас на руках. А я совершенно не умею вести себя на публике».
В 1968 году ее муж за выдающиеся достижения в области археологии был удостоен рыцарского звания, и она стала леди Маллоуэн. Приятно? но неужели ее собственные достижения, если не в творчестве, то хотя бы в развитии британского книжного бизнеса и экспорта не заслуживали признания? И нельзя уже было ссылаться ей в утешение на настороженное отношение двора к разведенным лицам: ведь Лоуренс Оливье давно стал сэром. Нет никаких сведений, что леди Маллоуэн чувствовала унижение. Она давно уверилась, что работа супруга намного важнее ее, соответственно и вознаграждение должно быть выше. И с пренебрежением относилась к собственному творчеству. Может быть, это пренебрежение было просто защитной реакцией на удары по самолюбию? А впереди ее ждали еще годы жизни, и они оказались заполнены не одним лишь «ожиданием вызова в прихожей у смерти». Почти все радости последних лет она создала себе сама, все удары пришли извне.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!