Озеро Радости - Виктор Валерьевич Мартинович

на нее за огромные чаевые, которые ей оставляют клиенты. «Потому что я же красивая, вот и оставляют», — разводит руками мастер ножниц и расчески. «И, вы прикиньте, что она сделала! — заламывает руки Верочка. — Она перевела меня из мужского в женский зал! В женский, ну! Так мало что платят все ровняком, так теперь еще каждая вторая обстриженная мне скандалы устраивает! Мол, плохо стригу! А все потому, что какая у меня грудь — и какая у них!»

Леночка-Миюки, разомлевшая то ли от кокаина, то ли от быстрой ответки кокаина, выдает мудрым хрипловатым голосом: «Женщина учится ненавидеть в той мере, в какой разучивается очаровывать». Яся вздрагивает.

Когда темнеет, появляется отец Муслимчика. Аслан деловит, обаятелен и игрив.

— Ну как вы тут, девочки, веселитесь? Все нормально? Всего хватает?

Аслан целует Аньку и далее по кругу: Верочку — в щечку, Вичку — в губки, Ирину — в щечку, Леночку — в губки, Янину — в щечку. Потом появляется коньяк, потом опять шампанское, разговор идет с провалами.

— Меня так бесит, что бабы сейчас вот снова на брильянты привстали, — вещает Вичка. — Помните, недавно было — нормально бижутерию под вечернее платье все цепляли. А сейчас снова — кто «Де-Бирсом», кто Смоленском в ушах светит. На ногах — «Тамарис» блохастый, сумка с рынка, вся в троллейбусе чужими спинами измята, а в ушах — по четверти карата!

— Ой, я тут подумала… — Ирочка замахивает полный бокал шампанского. — Вот раньше, когда малая была, казалось, что клуши камнями мужикам маякуют. Типа, смотри, какая я вся брильянтовая для тебя. А потом, как мир повидала, расклад лучше поняла. Потому что какой мужик на «Де-Бирс» в клубе пойдет? «Де-Бирс» же значит, что ценник утраивается. И тут уже если на Тенерифе звать, то сразу нужно шоп-косарь резервировать на карточке. А кого такой старт в отношениях манит?

— Я тут подумала… — перебивает Леночка. — Это для других баб, да?

— Я о чем говорю! Камни нужны, чтобы других сучек бесить. Вот ты вышла в свет, показала всем свои полкило в ушах, выморозила конкуренток, и, пока у них бесы, в спа пошла манговый фреш жрать. А этих пусть хоть перекривит.

— Не, ну женский зал! — негодует Верочка.

Провал, Анька Вертолетчица баюкает Муслимчика, Муслимчик орет, Аслан по телевизору смотрит керлинг, Ирочка и Верочка спят, Леночки и Вички не видно. Снова провал, разгар ночи, новая вспышка активности — девочки разливают по бокалам виски, из аудиосистемы, громко, — завывающий голос Айдамира Мугу: «Черныйе глауза! Вспоминаюу умираюу — черныйе глауза! Только о тибе мечтайюу! Черные глауза!» Муслимчик спит мертвым сном. Аслан в майке со смешными бретельками гладит рубашки.

Ирочка плачет, мешая слезы с «Ballantine’s» в пропорции три к одному, и рассказывает свою историю. Сцена — как на сеансе анонимных алкоголиков, девушки собрались вокруг нее кружком, внимательно слушают.

— И там новый кондо, ну то есть вообще нулевой, а у нас со Степой — любовь, то есть я вообще всех своих мальчиков обзвонила, даже Сереже сказала, что у меня теперь отношения. А Сережа был друг, друг, не мальчик — друг! Я ему только когда пьяная давала! В общем, даже Сережу, даже его попросила больше не звонить! А про Степу говорили, что у него жена фотограф в Нью-Йорке, что она только наездами в Москву. Что квартира на ней и вообще все! Даже «Порш» евонный! Короче, что все — на ней. И она нормальная длинноволосая брю, и что он с ней не только из-за кондо этого нулевого, а вообще и по жизни, романтика, по типу. Но я не верила, понимаете, он таким нежным умел быть, шептал разное. Ну вот, так он в квартире запрещал мне курить, я на балкон выходила. И вот я как-то курю, а там — дождь! Дождь, понимаете? И под этим дождем! — Ирина разражается рыданиями. — Весь пол этого балкона! А он лиственницей выстелен! Весь! Пол! Этот! В набухших волосах! Черных! Брю! Их когда сухо — не видно было! А как подмочило — проступили! Ну и я… Эти волосы… Аккуратно так… Собрала… В комочек… И выхожу с балкона этого… А он на меня смотрит… Так… смотрит…

Плакать начинают и Верочка с Вичкой.

— Я вам что скажу девчонки, — бодро вступает Аслан, пыхтящий за гладильной доской. — Хотите выкупить, женат мужчина или не женат, — посмотрите, как он управляется с утюгом.

Движения Аслана точны и лаконичны. Одним движением он выпрямляет рукав, проглаживает его, затем переворачивает рубашку и идет по планке.

— Женатому все супруга гладит. И даже если умел что-то — через полгода уже не вспомнит. А когда мужчина холостяк — он с рубашкой обращается, как Мимино с самолетом! — Аслан широко улыбается.

Высказанное им наблюдение расстраивает одновременно и Аньку Вертолетчицу, и Вичку Есюченю, причем вторую — по непонятным причинам. Девушки пьяны: Верочка — умеренно, Ирка — сильно, Вичка — сильно, Анька — умеренно, Леночка — сильно, свою степень алкогольного опьянения Яся определить затрудняется. Они прощаются, и Аслан их снова целует по кругу: Верочку — в щечку, Вичку — в губки, Ирину — в щечку, Леночку — в губки, Янину — в щечку. Анька обнимает Есюченю — Яся внимательно смотрит на эту сцену, пытаясь увидеть в ней смыслы, которых можно было бы ожидать. Но подружки ведут себя так, будто десять классов сидели за одной партой и не расстроились пять минут назад из-за одного и того же мужчины. Усадив Вичку в такси, Яся решает прогуляться — уже утро и весна, застывшая на пороге лета. Она набирает Рустема, но он опять очень, очень, очень занят.

Янина берет себе плохой кофе в киоске и бредет по оживающим улицам. Она вспоминает фразу про «карьерные перспективы», и внезапно, без предупреждения, ей становится так мерзко, что она захлебывается от нахлынувшего ассортимента эмоций. Она вдруг понимает, что подошла очень близко к мироощущению девушек, в террариум которых заглядывала всю ночь. Она видит, что она сама — без пяти минут рептилия. Ясно, как будто оказалась на веточке, под стоваттной лампочкой, она различает каждую чешуйку своего нового облика. Осознает, как быстренько и с какой энергией превратила содержимое своего сердца в сэйл. Как незаметно для себя, подталкиваемая в спину испугом перед нанесенным государству и требующим компенсации «ущербом», навесила ярлычки с дисконтными ценами на все воспоминания, еще совсем недавно казавшиеся тканью, из которой сшито ее «Я». Как сама отнесла в комиссионку все, во что верила. Вещи, о которых не только