Замри, как колибри - Генри Миллер

Все, что лежит вне области ваших ощущений и поля зрения, искажено. «Люби своего ближнего!» – восклицаете вы, но не доверяете ближнему, не уважаете его, не советуетесь с ним, не терпите его отклонения. Мы такие, какие есть. Dixit[162]. И кто вы, в сущности, такие, вы, льстецы, твари ползучие, симулянты, низкопоклонники? На сто процентов кто? Полное merde[163] – вот кто. Становись! Равняйсь! Шагом марш! Это – вы. Где бы вы ни стояли, ползли или пресмыкались, вас защищает флаг. Или вы защищаете флаг? Ответьте, ежели можете.

Казни египетские были многочисленны и мучительны. Кары, которые навлекли вы, неисчислимы и неописуемы. Не гнев Господень поразил вас ими – вы сами создали себе их. Тогда как всемогущий Иегова потребовал лишь первенцев и все первородное из скота, вы не щадите никого и ничего, даже траву, даже воздух, которым мы дышим. Горе вам, надменные родители, вы предаете землю запустению.

Вы поместили нас в Шамокинг и Вайоминг. Вы продали ту землю. Я сижу, как птица на ветке. Озираюсь и не знаю, где смогу обрести покой. Дайте мне спуститься и устроиться на этой земле, чтобы она была моим домом навсегда[164].

Что мы за племя такое, мы, взрослые, вечно нарушающие договоры, вечно грабящие несчастных, вечно диктующие другим, как им жить, и сами не знающие, как жить! Каждый день, отправляясь зарабатывать себе на хлеб, мы со стыдом возвращаемся домой, ненавидя свою работу, кляня себя за подхалимство. Прикидываясь, что обеспечиваем семью, мы грабим, мошенничаем, кривим душой, наказываем, калечим, терзаем, раним и убиваем ближних. Каждый перекладывает вину на другого, так что ответственных нет. Это мы называем цивилизацией.

Должен ли ребенок гордиться выдающимся отцом-генералиссимусом, по чьему приказу тысячи встретили свою смерть, а бессчетное количество других остались на всю жизнь калеками и инвалидами? Должен ли ребенок гордиться своим августейшим отцом-судьей, который ежедневно отправляет мужчин и женщин гнить в тюрьме до конца жизни? Должен ли ребенок гордиться высокопоставленным отцом-законодателем, утвердившим такое количество законов, что не может вспомнить и десятой их части? Должен ли он гордиться отцом-ученым, фанатично преданным науке, который весь день режет беспомощных созданий, чтобы найти волшебный способ исцеленья? Или забивает коров, овец, свиней, пока не озвереет? Может ли он уважать отца – кассира в банке, продавца в универмаге, слесаря по конвейерам, страхового агента, кандидата на выборах, агента ФБР, счетовода, профсоюзного лидера, стального или железного магната? Это такая великая работа? Это то, чем движется мир? Как низко нужно пасть, чтобы так зарабатывать на корку хлеба!

Родители всегда требуют от детей уважения и послушания. Требуют, но не знают, как этого добиться. Как ребенку слушаться и уважать тех убогих рабов, которые каждый вечер возвращаются с работы разбитыми, раздавленными, стыдящимися самих себя? Неудивительно, что они тянутся к бутылке или сидят, отрешенно уставясь в телевизор.

«Je sais l’avenir par coeur»[165], – писал Поль Валери.

Ребенок тоже знает будущее наизусть. Он знает несчастных грешников, которые ежедневно совершают всякий грех по святцам – ради него. Скоро он будет делать так же. Каков отец, таков сын. Soit[166]. Только завтра будет еще больше похоже на вчера.

Бедный папаша! Он никогда не имел шанса. Когда-то он мог грозно встать на задние лапы, когда-то мог гордо заявить, что он человек, когда-то мог поклясться, что скорей умрет, чем смирится с такой деградацией, – но то было до того, как он обзавелся женой. Повесив хомут на шею, он может лишь гнуть спину.

Бедняга, он мог мечтать, что, обретя спутницу жизни, будет иметь моральную поддержку, что вдвоем будет легче справляться с трудностями, чем в одиночку. Но это была несбыточная мечта. Бунтовать семейному – особо тяжкое преступление. Даже мечтать об этом равносильно саботажу. Матери больше не возбуждают в кормильце желания освободиться от своих цепей. Более того, современная мать – не просто мать, а тоже добытчица. Цепи волнуют ее даже меньше, чем отца. Ей нужна свобода, чтобы быть рабыней, нужно право голосовать за недостойного, напиваться, когда хочется, и спать с тем, с кем хочется, нужны тряпки, побрякушки, тыща вещей, которые муж не в состоянии ей дать, несмотря на баснословную зарплату.

Таким образом, дети оказываются брошенными на произвол судьбы: на няньку, учителя, пустой дом, телевизор, хулиганов на пустыре. Они быстро учатся. Узнают, что жизнь – это исправительное заведение для малолетних, что единственный способ спастись – это бегство. Бегство или смерть. Большинство умирает. Умирает скоропостижно: становятся трупами, надгробной копией родителей, согласными прожить свою жизнь, пока не вызовут их номер.

«В двадцатом веке, – сказал Виктор Гюго, – война отомрет, казнь отомрет, границы, догмы отомрут; человек останется. У него будет кое-что высшее – великая страна, бескрайняя земля, великая надежда, бескрайнее небо».

Высказывание духовидца? Или здесь устами поэта говорит пророк? Или на столь безумное обещание его вдохновил избыток жизненных сил? Ибо Виктор Гюго, как всем известно, был одной из самых деятельных натур, когда-либо живших на свете.

Кому мы должны верить – мечтателям или реалистам, которые ничего не знают о реальности?

Говорят, само имя Иисус означает «освобожденный» или «сущность реальности в освобождении».

Познай правду и правда сделает тебя свободным!

Чью правду? Правду, которую провозгласил всякий повелитель реальности, Божью правду в человеке – или фальшивую правду ученого, проповедника, законодателя, политика, государственного деятеля, дипломата, воителя, бизнесмена, профсоюзного босса, финансиста, редактора газеты?

«Стараюсь как могу», – слышу я от вас. Какое утешительное заблуждение!

Ребенку мало вашего старания. Он хочет от вас полной отдачи, предельного напряжения сил. Чего вы ждете от него – что он найдет оправдание вам, вашим слабостям, безволию, недостатку мужества, отсутствию воображения, отчаянию, тоске, постоянной разочарованности? Или вы будете молить его о снисхождении? Молить с тяжелым сердцем, каждый день всю жизнь?

Он доставляет вам так много беспокойства, не так ли? Он просто не поймет, не будет заодно с вами, не будет жить вашей жизнью. Вашей жизнью, а действительно ли это ваша жизнь? Можете ли вы честно сказать, что у вас есть своя жизнь?

Более того, что вы можете назвать своим в полном смысле слова? Дом, в котором обретаетесь, пища, которую поглощаете, колпак на голове – вы не строили ваш дом, не выращивали пищу, не шили себе одежду. Вы зарабатывали деньги – и какими усилиями! – чтобы купить эти предметы первой необходимости. Произвел их для вас кто-то другой.