Глобальное потепление - Яна Дубинянская

— Знаете, Юля, я давно пытаюсь понять эту страну, — говорил умное Густав. — Мое руководство предлагает мне на выбор различные командировки, но я уже в который раз приезжаю сюда. В этой стране загадка, тайна. Один мой здешний знакомый, известный человек, утвержает, к примеру, что здесь нет и никогда не будет счастья.

— Они все так говорят, — кивнула Юлька. Пока что она его щадила.

— Мне кажется, дело в истории. Соловки… вы же знаете, что такое на самом деле Соловки? Такие вещи в любой стране стараются покрыть… похоронить забвением?

— Забыть. Есть такое слово.

— Да, да, конечно. А эта страна из своего преступления, своего позора делает имидж и деньги. Такое не совсем нормально. Это невроз, извращение, оно напоминает эксгибиционизм, извините.

— Не извиняйтесь, есть такое слово.

— Более того, — Густав понизил голос, под каковым предлогом придвинулся к ней ближе, а напрасно, — в этой стране с тех пор мало изменилось. Тут по-прежнему все за всеми следят. Половина населения сотрудничает с органами; да, в демократических странах это тоже так, но не так, не совсем. Здесь все на всех пишут доносы. Иногда им дают ход, чаще нет, но всегда могут дать, удобно.

— А вы, оказывается, конспиролог. Есть такое слово.

— Это правда, Юля. Потому у них всегда страх в глазах. Когда я посмотрел в ваши глаза, то сразу увидел…

— Как интересно. Что именно?

— Что вы не из этой страны.

Юлька глубокомысленно покивала:

— Да-да, понимаю… Густав, а вы уверены, что не видели перед тем мой паспорт? Не обижайтесь, мне самой не хочется подозревать хорошего человека, но, знаете, в этой стране…

Тут она и сорвалась с цепи, пустившись мочить его по-взрослому. Не то что бы он был в чем-то виноват или это доставляло ей удовольствие. Просто никогда она не умела по-другому, даже в юности никто из таких вот случайных, изначально не имевших ни единого шанса густавов не назначал ей второго свидания: первого вполне хватало, чтобы раскатать несчастного лузера тонким слоем по асфальту. До встречи с первым мужем Юлька всерьез опасалась, что так и будет всю жизнь раскидывать направо и налево мужские трупы, безо всякой радости или пользы, не идти же по ним вперед — этого она тоже категорически не умела. И хоть бы кто-то из них попробовал оказать ей пускай не достойное — какое-никакое сопротивление! Ни разу. Офигевали от неожиданности, падали штабелями и по-быстрому отползали из-под огня. Все как один.

Принесли десерт, и вернувшаяся к столу Марьянка, поглощая суфле с разноцветными вишенками, восхищенно слушала и набиралась ума-разума. Вечно Юлька учила детей своим примером не тому, чему надо. Свекрови где-то правы, заявляя в один голос, что она никудышняя мать.

На бледного потного Густава жалко было смотреть — кому угодно, только не Юльке. А нечего подкатываться, подкупать ребенка, нести с умным видом дикую банальщину и бессмыслицу. Давай, быстренько плати по счету, вспоминай о чем-то срочном и архиважном, поджимай хвост и спасайся бегством. Чего-чего, а проблемы избавиться от надоедливого поклонника у Юльки не возникало ни разу в жизни. Честно говоря, таковая проблема вообще казалась ей несколько надуманной.

Он уже лихорадочно осматривался по сторонам в поисках спасения. И надо же — углядел, дуракам везет.

— Юля, — заторопился, воспряв, — во-он там, за тем столиком, видите?., мой хороший друг, я вам о нем говорил. Если хотите, могу познакомить. Вы наверняка слышали его имя…

— Слышала, слышала.

Оборачиваться она гордо не стала. Частично краем глаза, фрагментарно в зеркальных очках на массеновской тенниске наблюдала, как у самого парапета, за столом, по величине компании составленным из двух сдвинутых столиков, жестикулирует, вещает и блистает известный писатель, поэт и публицист, моральный авторитет нации и прочая-прочая, великолепный Дмитрий Ливанов.

Густав уже предупредительно вскочил на ноги, заняв позицию высокого старта. Мечтает поскорее познакомить с лучшим другом, блин.

Между прочим, почему бы и нет? Очень даже.

* * *

О том, чтобы пообедать вдвоем с Лилькой, разумеется, и речи не было. Ливанов и не стремился. Наоборот: естественное на отдыхе желание одиночества и покоя быстро, ненормально быстро сменилось лихорадочной жаждой компании, тусовки, притянутой центростремительной силой и кружащейся по орбите вокруг единой точки — тебя, подтверждая, что ты все еще в форме, востребован, до сих пор кому-то нужен. Да и здесь, на Соловках, у него и в самом деле имелась чертова прорва старых приятелей и друзей, увидеться с которыми после длительного перерыва всегда было здорово. Компания собралась не слишком большая: когда сдвинули по-студенчески два столика на открытой площадке (персонал респектабельного ресторана косился, но Ливанову тут все было можно), еще даже остались свободные места.

— Скажи какую-нибудь гадость про счастье, — подначивала его Оля. — Вот оглядись как следует по сторонам, потом посмотри на меня своими честными глазами — и скажи!

Оля работала сначала вожатой, а затем надзирательницей в Сандормохе уже лет десять, лет десять назад Ливанов с ней и спал, так что теперь можно было совершенно спокойно дружить, пикироваться, тискать ее при полном взаимопонимании, сажать к себе на колени и т. д. Правда, последние нескольких пунктов, включая и т. д., он при Лильке не проделывал ни с кем.

— Счастье есть, — кивнул Ливанов. — Здесь — сколько угодно.

— Оно не может не есть, — подхватил Боря, соловецкий функционер первой волны. — Кстати, где? Почему не несут?

Лилька ерзала и качалась на стуле, и без того шатком на обтесанной кое-как поверхности валуна-гиганта. Как только взрослые разговоры выходили за рамки интереса к солнышкиной личности, внешности и делам, отцовская компания тут же начинала ее напрягать: нет, занять себя самостоятельно чертенок умел прекрасно, однако игнора не терпел по определению, Ливанов прекрасно ее понимал. Проблема вставала во всей красе каждый раз, поскольку со внелагерными детьми Лилькиного возраста на Соловках всегда было безнадежно глухо.

— Папа, я пойду, — величественно бросила она, искоса зыркнув на Олю (актуальных возлюбленных ему всегда удавалось скрывать от семьи, но прошлые и будущие вечно вызывали на себя такие вот взгляды). — Поиграю вон с той девочкой.

— Ага, — кивнул Ливанов.

Девочка с косичками, лазавшая по парапету, была вдвое младше, чем надо, но чертенок всем своим видом дал понять, что предпочитает даже такую подружку всей папиной сомнительной компании с Олей во главе. Впрочем, Лильке с ее жизненной потребностью доминировать, фокусировать на себе чужое внимание, на худой конец годились и младенцы: точно так же, как ему самому — ограниченные функционеры или глупенькие вожатые, а где прикажете брать других в этой стране?

И тут он увидел Юльку.

Юлька сидела за дальним столиком, яркая, неожиданно красивая в соломенной шляпке и коротеньком девичьем сарафанчике, загорелая, счастливая на вид. Та-ак, а это у нас кто? — с блеклым веснушчатым мужчинкой напротив нее Ливанову явно приходилось когда-то бухать, точнее он припомнить не мог, но, черт, до чего же банально тесен мир. Все банально, все предсказуемо, все было сотни тысяч раз, всю жизнь такие вот тараканы-альбиносы и возят чудесных смешных девчонок на Соловки. Муж, разумеется, мужей у нас в ассортименте. Вечно я бухаю с чужими мужьями и даже не догадываюсь об этом.