Грушевый чертенок - Владислав Николаевич Леонов

в другую тянули двое маленьких ребятишек, с хныканьем тащившихся за ней.

Она поставила чемодан, сердито спросила Павлуню, был ли автобус.

Парень объяснил с сожалением:

— Только что… Теперь долго…

— Ну и черт с ним! — сказала красавица, усаживаясь и кладя ноги на чемодан.

Ребятишки полезли под ее руки, и она обняла их, согревая. Было тихо и темно, только возле остановки покачивался фонарь, бросая на снег пятна света.

Мимо прошли с гитарой совхозные парни. Они посмотрели на Вику, засмеялись, но не остановились и ничего не сказали. Дело было привычное: красавица опять убегала от своего Модеста в город, к матери.

Павлуня искоса поглядывал на четкий профиль заправщицы, на детей, свернувшихся на скамейке.

— Холодно ведь…

— Отвяжись!

— Да ведь замерзнут!

Вика встрепенулась:

— А ты чего тут расселся?

— Есть ведь хотят, — жалел Павлуня ребятишек, прикорнувших под руками матери, как цыплята под крыльями наседки.

Вика досадливо ответила:

— А тебе какое дело?

И перестала смотреть на него и говорить с ним.

Павлуня поднялся. Поплелся домой, вздыхая и мешкая. Позади раздался писк детей. Тогда парень скорым шагом подошел к Вике, молча подхватил ее чемодан и поволок.

Ребятишки бросились в дружный рев. Пока она возилась с детьми, Павлуня дошагал до своей калитки и, отдуваясь, поставил чемодан. Подоспела встрепанная Вика.

— Ты что, сдурел?!

Она рывком схватила чемодан, тот упал Павлуне на ногу, парень заплясал.

Успокоившись немного, Вика спросила потише:

— Какого черта?

Павлуня сказал, что автобус будет теперь не скоро, а пока пускай ребята обогреются у него дома.

Красавица долго не размышляла.

— Ну и ладно! — сказала она, с трудом вползая на крыльцо: на ней, словно раки, висели вконец сомлевшие малыши.

Войдя в дом, Вика встала посреди комнаты в своей шубке модного пошива.

Ее медвежата, зевая, стояли в одинаковых шубках и смотрели одинаковыми черными глазками.

— Раздевайтесь, — сказал Павлуня.

Вика ловко вытряхнула малышей из их шубеек, и они превратились из смешных медвежат в девчонку да мальчишку — Сашку и Алешку. На девчонке складно сидели брючки и кофточка, все нежного розового цвета, мальчишка был одет в синий матросский костюмчик.

Павлуня посмотрел на Вику.

Она провела белыми пальцами по застежкам, небрежно повела плечом, и на руки Павлуне упала холодная, пахнущая духами шубка. Дыша этими духами, хозяин отволок шубу на вешалку.

Близнецы спали на тахте. Вика наклонилась к столу, положив на него руки и распустив по скатерти золотые волосы. Они блестели под лампой, и Павлуня залюбовался — он любил красивое.

— Есть хочешь? — спросил он гостью.

Вика подняла голову, потянулась, зевнула сладко.

— Пойду. Мать твоя придет — так расчешет!

— Уехала, — кратко ответил Павлуня. — В Саратов.

— Ого-о! — сказала Вика, подняв брови: Марья Ивановна давно уж никуда из совхоза не выезжала.

Павлуня провел гостью в комнату матери, показал, где лежат чистые простыни и наволочки, которые Марья Ивановна берегла для дачников.

— Бери. Все тут.

— Ага, — поблагодарила красавица и вдруг улыбнулась, пробормотав: — Вот теперь набегается, наищется теперь, чучело гороховое.

Павлуня, поняв, кто это «чучело», от души посочувствовал Модесту.

— Спокойной ночи, — вежливо сказал он даме, и та, широко зевая, невнятно ответила:

— И тебя тем же концом.

Павлуня постоял еще, подивился, как это такая красивая Вика может выговаривать такие некрасивые слова.

— Ну, чего вылупился?! — рассердилась гостья на хозяина. — Я спать хочу — обмираю, а он стоит!

Павлуня поплелся к себе. Он слышал, как Вика ходит по комнате, как шуршит ее платье, как ложится она в постель Марьи Ивановны. И почти сразу же послышалось ее сильное, ровное дыхание.

ВИКА

Следующий день был выходной. Женька, как условились, явился к Павлуне затемно с ящиком на плече и пешней в руке. Тихонько, чтобы не разбудить Марью Ивановну, пробрался на ощупь в комнату к товарищу, ожидая увидеть его в полном рыбацком облачении. Открыл дверь и остолбенел.

Павлуня, положив ногу на ногу, сидел в кресле под лампой и читал книгу. Он был в белой рубахе, которую раньше никак не хотел надевать из-за узкого ворота. На шее висел галстук, а на плечах топорщился черный, хорошо вычищенный пиджак. Брюки, видно, только-только наглажены — они еще дымились. Сверкали начищенными носами туфли.

Но больше всего Женьку поразила Павлунина прическа. Обычно Алексеич таскал расческу для порядка и пользовался чаще растопыренной пятерней. Сейчас его светлые волосы были старательно прилизаны, а на лбу закручивалась русая подковка.

Женька поцокал языком:

— Прямо Есенин.

Отворилась дверь из комнаты Марьи Ивановны, и Женька вытаращил глаза: на пороге стояла лохматая, заспанная, но все равно красивая Вика-заправщица. На ней был старый халат Павлуниной матери, на ногах домашние туфли хозяина — теплые, мягкие, удобные.

— Пить охота черт-те как, — сказала она хрипловатым голосом.

Павлуня вскочил, едва не упал, слетал в сенцы, притащил полную кружку воды, подал гостье. Вика пила, запрокинув голову, распустив по плечам золотые волосы, а парни смотрели.

— Хороша водица! — крякнула она и протянула кружку Павлуне: — Попробуй! (Тот замотал головой.) Ну и ладно! — Вика допила сама.

Она подошла к хозяину, крепко затянула ему узел на галстуке, вскинула пальцем подковку на лбу, хмыкнула и ушла досыпать, шлепая туфлями.

— Ого-го-го! — только и мог произнести речистый Женька.

Павлуня, подталкивая его к двери кружкой, выпроваживал, бормотал:

— Ты иди, иди…

— Нет уж, нет уж! — быстро отозвался Женька, а сам подумал, что будет последним идиотом, если до конца не выяснит, откуда, почему и зачем забрела к Павлуне чужая красивая жена.

Пятясь к выходу, он сказал торопливо:

— Я щас! Я мигом!

И выскочил в сенцы. Пробарабанили его суматошные шаги, хлопнула дверь во двор, стало тихо.

Павлуня сидел с нечитаной книгой в руках, смотрел мимо букв, терпеливо дожидался рассвета. За тонкой дощатой перегородкой дышали три носа: два — картошечкой, один — маленький, четкий, аккуратный, совсем не петровской породы.

Заглушая это ровное, дружное сопение, из комнаты Марьи Ивановны доносились и другие звуки: медное позванивание, равномерное постукивание, тихий рокот: это работали старинные, вышиной с крепостную башню часищи, которые мать приобрела где-то по дешевке. Марья Ивановна, женщина сама не маленькая, смотрела на рослый агрегат с большим удовольствием.

Рассвет еще не пополз по стенам крупноблочных коробок и по крышам добротных частных домов, едва засветились первые окна доярок, а Павлуня был уже во дворе. Он спешил до пробуждения гостей отгрести снег от крыльца, подмести дорожки, чтобы Вике понравилось.

Работая метлой, он улыбался, представив, как проснется красавица, выйдет на крыльцо с ясной улыбкой и словами привета.

Потом они вместе позавтракают, и