Первый в списке на похищение - Валерий Поволяев

– Тоже не соединяй. Скажи, что меня нет. Отбыл. Куда отбыл – неизвестно. На Южный полюс. На лыжах, мол. С одним знакомым норвежцем. Спасать тамошних пингвинов.

Бесцветное Олино лицо неожиданно обрело краски: она эту шутку приняла, хотя юмора вообще не признавала, считала его чем-то… ну, в общем, здорово мешающим жизни. Если бы не юмор, народ, по ее мнению, жил бы лучше.

Хоть и муторно было Белозерцеву, а реакция Зои Космодемьянской вызвала у него улыбку – тяжелую, чуть перекосившую лицо. Секретарша хотела что-то сказать, даже открыла рот, но остановила себя – улыбка Белозерцева испугала ее.

– Хорошо, Вячеслав Юрьевич, – ни с кем не соединять, никого не впускать – полчаса личного времени…

– Если будут другие звонки, записывай, кто звонил – действуй, в общем, как обычно. И номера записывай. Сотовый аппарат возьму с собой.

Зоя Космодемьянская покивала ему молча, все так же с открытым ртом, словно у нее сломалось специальное запирающее устройство, и знакомо, на манер Пусечки, задом выдавила себя из кабинета.

Конечно, секретарша у него неаппетитна, как зеленая тыква – у многих его коллег секретарши совсем другие, их можно взять и на бал и в баню, они блещут красотой, манерами, внешне неприступны, а за неприступностью – сама податливость, легкость необыкновенная, Белозерцев сам баловался секретаршами своих друзей, Зоя Космодемьянская – ничто по сравнению с ними, действительно, зеленая тыква, но Белозерцев был в ней уверен, как в самом себе. Хотя в постели этот горький овощ может оказаться не таким уж и горьким.

Всякая мало-мальски приметная контора старается ныне обзавестись своей службой безопасности, день и ночь охраняет каждую свою дверь, каждую дыру в офисе, тратит миллионы на пятнистых ребят-сторожей, ставит на входах телекамеры, стальные решетки, загораживается сейфовым железом, которое невозможно взять даже тротилом, но все это – ничто по сравнению с одной болтливой секретаршей; целый батальон пятнистых мужиков не может принести столько вреда, сколько может одна секретарша, попав в постель с «заинтересованным лицом» и выболтав под сексуальный шумок какой-нибудь секрет. А впрочем, это может произойти не только в постели. До Зои Космодемьянской у Белозерцева была другая секретарша – кстати, ее звали Зоей, – эффектная, большеглазая, с точеным лицом и редкостной фигурой, – она приняла подарок от владельца фирмы «ТРТ» Терентьева – золоченый «монблан», «лучшую в мире авторучку», как расхваливал свой подарок хитрый Терентьев – бывший секретарь райкома партии. Расхваливал, надо заметить, справедливо, «монблан» – действительно ручка для очень богатых людей, Зоя ею гордилась, часто, чтобы записать какую-нибудь чепуху, доставала из сумочки дорогой «монблан».

Однажды она стенографировала «монбланом» переговоры, которые проводил Белозерцев. Сумма, что должен был получить в результате переговоров «Белфаст», была фантастическая – «Белфаст» таких денег еще не зарабатывал…

Велика была ярость Белозерцева, когда он узнал, что контракт у него перехватил Терентьев. Откуда тот все выведал, кто ему рассказал о переговорах? Ведь переговоры были секретными, и посланец, прибывший в «Белфаст» из Франции, нигде, кроме конторы Белозерцева, не объявлялся, жил на роскошной даче, снятой специально для него в Переделкино, ездил на машине, прикрепленной к нему Белозерцевым, охраняли его люди Высторобца – тоже свои, много раз проверенные, – а контракт ушел на сторону. И перешиб-то Терентьев каким-то лишним полупроцентом, отчисленным от прибыли – всего лишь полупроцентом…

Стали разбираться. Проверили все предметы в офисе, которые имели хотя бы отдаленное отношение к Терентьеву – либо он их дарил, либо просто брал в руки – в общем, цеплялись за каждую мелочь. Ничего не нашли. Тогда взялись за обслуживающий персонал. Вышли на секретаршу. Оказывается, в «монблан» был вмонтирован мелкий передатчик, и все, что говорили в тот раз, записали на магнитофон двое молодых людей, сидевших в машине в соседнем проулке.

Зою вместе с «монбланом» пришлось выкинуть из «Белфаста». Без выходного пособия и с характеристикой, с которой ныне не возьмут даже в уборщицы.

Сдернув наконец с себя галстук, который никак не хотел уступать – будто живой был, змеюга, вот ведь как, – Белозерцев бросил его на пол, с мучительным кряхтеньем стянул с себя рубашку и тоже бросил на пол.

На столе зазвонил телефон. «Панасоник». «Это не они, они до шести звонить не будут», – мелькнуло в голове встревоженное, в следующий миг он подавил в себе тревогу: они не только до шести не позвонят – не позвонят и до семи. А с другой стороны, трубку может поднять и Зоя Космодемьянская… Нет. На этот звонок он ответит сам. Что же касается семи часов вечера, то в семь он собрался с Виолеттой и Пусечкой в ресторан. Может, Пусечку отменить? Теперь он – лишний в их компании, третий…

Нет, отменять пока ничего не надо, время для этого еще есть – стоя под душем, он хорошенько все обдумает, под шум воды всегда хорошо думается, беспокойство, скопившееся внутри, исчезает – пропадает даже боль, – все, смытое сильной струей, стечет под ноги, всочитcя в решетчатое оконце слива и исчезнет.

«Панасоник» вновь напомнил о себе. Странный все-таки у него голос: то мелодичный, приятный, словно звук органа, то по-лягушачьи квакающий, вызывающий усмешку, то вообще неприятный, как сейчас, – не звук, а задавленное бабье рыдание. Белозерцев снял трубку.

– Это я, – услышал он близкий, сырой от слез голос жены.

Белозерцев вздохнул: вон как получилось – хотел спастись от жены, да не спасся.

– Узнаю, – сказал он. Поежившись и сделав неимоверное усилие над собой, – Белозерцева даже перекосило, словно его живого начали полосовать ножом, – он спросил сухо: – Что случилось?

– Ничего, просто я очень плохо себя чувствую. Может, мне вызвать врача?

– Можно вызвать и врача. Но надо ли? Это нервное, от расстройства, от того, что беда вошла в наш дом, – Белозерцев заторопился, начал глотать слова, он больше всего сейчас боялся, что Ирина вздумает вызвать врача – Ирину надо обязательно остановить, никто, кроме нее, в квартире не должен оставаться. До той поры, пока не приедет Высторобец. А то, что Высторобец обязательно приедет к нему домой, Белозерцев знал точно. Он просчитал схему действий Высторобца – собственно, зная модель, саму формулу поведения Высторобца, это было сделать несложно. – Да, беда, Костика у нас с тобой нет, но Костик вернется…

А уйдет Высторобец из его дома – пожалуйста, в квартиру пусть хоть вся московская милиция пожалует. Он неожиданно поймал себя на мысли, что говорит слишком угрожающим тоном, – слова произносит красивые, слишком красивые: «Беда вошла в наш дом», а тон хрипучий, будто у бандита, чужой, с угрозой. Белозерцев замолчал.

– Ты чего молчишь? – в голосе Ирины еще сильнее проступили слезы. «Слишком быстро выделяется разная мокрота», – едва сдерживая себя, подумал Белозерцев, покосился на телефонный аппарат, словно тот был в чем-то виноват. – Не молчи, пожалуйста, – попросила Ирина.

– Это пройдет, – сказал Белозерцев. – Прими какую-нибудь таблетку, «упсу», аспирин Байера, выпей немецкого успокоительного чая…