Парижское эхо - Себастьян Фолкс

– Я-то думал, меня ожидает вечер трезвости, – смеялся он. – Поэтому по дороге туда решил заскочить в бар и немного выпить. Оказалось, речь шла о номере дома: «cent vingt» — то есть «сто двадцать».

– Со мной тоже на днях случилась история, – начала Ханна. – Я случайно подслушала, как какая-то женщина на улице сказала: «Mais après tout nous sommes tous daddons»[54]. Я поискала в словаре слово «daddons», но так ничего и не нашла. Наконец до меня дошло. Она имела в виду, что все мы – потомки Адама: «Nous sommes tous d’Adam».

– Говори за себя, – рассмеялась Жасмин. – Я как была daddon, так и останусь до конца своих дней.

– Помню, после случая с onglet и anglais я придумал для Ханны историю, – сказал Джулиан. – Историю про quand[55]. Помнишь?

– Только в общих чертах.

Там было что-то вроде этого: «…Quel cant quon raconte quand que le Comte est con qui recompte ses comptes. Quant à la conte du concombre, par conséquence, quand il danse le can-can dans le camp à Caen…»[56]

– За что ни возьмись, везде получается con, – сказал я. – Со мной так каждый…

– Тарик!

Кто-то выкрикнул мое имя: кажется, это была Жасмин, хотя, возможно, и Ханна. Точно не Джулиан – тот продолжал о чем-то мне рассказывать, пока девушки вместе ходили в туалет. Он был достаточно привлекательным мужчиной и напоминал голливудского актера средних лет – такие обычно играют отцов трудных подростков. Или школьных учителей, которые умеют время от времени вдохновлять своих учеников. А еще на нем был классный пиджак.

Немного понаблюдав за Джулианом, я кое-что заметил. На самом деле это было совершенно очевидно и даже немного неловко, насколько очевидно – даже я понял: он с ума сходит по Ханне.

Когда мы сидели в тапас-баре, он постоянно на нее поглядывал, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Теперь она возилась с очередной бутылкой вина, пытаясь вытянуть штопором чересчур тугую пробку, и он снова на нее смотрел – с таким выражением, что трудно передать словами. Казалось, Ханна была единственной девушкой, которую он когда-либо видел, и он с упоением наслаждался чудом ее земного существования.

Может, я и сам изменился. От травки. Или из-за того, что случилось с Клемане… Не знаю. Но когда видишь, что кто-то так смотрит на другого человека… Честно говоря, я даже растрогался. В тот вечер Ханна замечательно выглядела. Я уже говорил, что она не была красавицей, но, пока она тщетно сражалась с винной пробкой, в ее черно-каштановых волосах переливался свет.

Было видно, что Джулиан очень хотел ей помочь, но почему-то не решался. Может, боялся показаться снисходительным? Или просто не мог налюбоваться румянцем на ее щеках? Не знаю, но в ту секунду я решил налить себе немного вина из открытой бутылки и посмотреть, понравится ли хоть на этот раз. Оказалось довольно вкусно.

– Как же мне нравится твой британский акцент! – говорила Жасмин.

– Спасибо, но боюсь, такого акцента не существует, – ответил Джулиан. – Акцент может быть шотландским, английским, валлийским и североирландским. Плюс внутри каждой категории еще по сотне разновидностей. Но британского акцента не существует.

– Джулиан, не важничай, – сказала Ханна, по-прежнему сражаясь с бутылкой вина.

– Я не важничаю. Французы тоже этого не понимают. Они всегда говорят «англичане», но подразумевают «британцы». Даже политики. Но ведь идея не такая сложная, правда? Одна нация, состоящая из четырех частей. Начинаешь задумываться: а действительно ли французы такие рациональные интеллектуалы, как они сами о себе говорят? Уж если они никак не могут понять даже такой простой вещи. Я ведь не говорю «бургундцы», подразумевая всех французов.

– Милая, как продвигается твое исследование? – спросила Жасмин.

– …особенно если речь заходит о шотландцах, валлийцах и ольстерцах, похороненных на французской земле после храброй попытки удержать для Франции Эльзас-Лотарингию. Им бы совсем не хотелось, чтобы их называли «англичанами». Это как-то немного…

– Немного… чересчур, – ответила Ханна и тяжело вздохнула, вытащив наконец пробку. – У меня набралось больше материала, чем нужно, и не все вписывается в академический формат. Кое-какие устные свидетельства, аудиофайлы оказались… не такими, как я ожидала.

– Они надежные? – спросила Жасмин, которая теперь снова сидела рядом с Джулианом.

– Думаю, да. Тарик мне немного помог. С переводом и тому подобным.

Может, дело было в вине, не знаю, но в какой-то момент я вдруг сказал:

– Почему ты решила, что все эти женщины на записи говорили правду? Они были уже старые и что-то наверняка могли забыть. И тебе не приходило в голову, что они просто все выдумали?

Ханна провела рукой по волосам.

– Существуют способы проверить. Если что-то не подтвердится, я буду действовать осторожно. Или вообще не стану это использовать.

– Если бы я был на их месте, я бы так и поступил, – ответил я. – Просто придумал бы интересную историю.

И тут все по-настоящему разошлись и стали друг друга перекрикивать.

Впервые в жизни я наловчился пить вино. Может, дома у нас продавали что-то не то, потому что от французского вина тебе сразу становится хорошо. Никакого учащенного сердцебиения или потливости, нет, просто в тебе появляется какая-то нежность к окружающим.

Вот, например, Жасмин, которая пересекла Атлантический океан только ради того, чтобы повидаться с подругой. Это был такой замечательный поступок, что мне хотелось ее обнять и уткнуться лицом в ее грудь – в чистую белую рубашку, которую она специально надела в честь праздника. Или Ханна. Она с непонятной тревогой поглядывала на своих друзей и казалась такой хрупкой. Никогда раньше я не думал о своей хозяйке так. Ее мне тоже хотелось обнять, но не зарываться лицом в ее свитер, как с Жасмин, нет. Мне хотелось о ней позаботиться. Ну и, конечно, англичанин Джулиан Финч. Меня умиляли его уморительные попытки не пялиться на Ханну во все глаза.

Я налил себе еще вина.

– Уоррен передает привет, – сказала Жасмин. – На прошлой неделе он приезжал в Нью-Йорк. Ты знаешь, что он собирается работать в «Хайнце»? Дела у него идут отлично.

– Кто такой Уоррен? – спросил я.

– Мой брат, – ответила Ханна. – Большая шишка в сфере торговли консервами. Если ты понимаешь, о чем я.

– Я просила его приехать. Но он собирался в Питтсбург. Тогда я спросила, а что насчет твоих родителей? Почему бы им не слетать в Европу, не повидаться с дочерью? А он сказал, что у них нет паспортов. Это правда?