Космонавт из Богемии - Ярослав Калфарж

– Ты и Тума. Вы это устроили.

– И да, и нет. Как тебе это удалось, Якуб? Как ты сумел вернуться?

– Прилетел, сукин ты сын. Помахал проклятыми крыльями – и я здесь.

Зайиц прислонился к статуе, помассировал челюсть.

– Это ты послал меня к Чопре. Заставил Туму. Говори.

– Я назвал ему твое имя, Якуб. В этом не было никакого дьявольского…

– Для чего? Чтобы убрать с Земли последнего Прохазку? Я едва не погиб. Я потерял ее. Для чего?

– Дело вовсе не в этом, Якуб. Если ты позволишь…

Мои руки тряслись, и я сунул их в карманы. Нельзя показывать слабость. Только не перед ним.

– Говори, – сказал я.

– Я не смог тебя отпустить и после того, как вы покинули Стршеду. Пару раз я женился, и все жены ловили меня на том, что я шептал в темноте твое имя, они думали, ты мой любовник. Я следил за тем, как ты рос, видел твои табели с отметками, знал о намерении поступить в университет. Я хотел гарантировать, чтобы тебя приняли, но тебе не потребовалась моя помощь. На некотором расстоянии я наблюдал за похоронами твоего деда. Я попросил хозяев виноградника, где была ваша свадьба с Ленкой, взять с вас плату по низкой ставке и оплатил разницу. Ты был памятью о прежней жизни, я всегда хотел знать, стал ли ты негодяем. Было ли это в крови. Ты остался порядочным. Определенно.

– Ты сошел с ума. Ну и что? Ты выбрал меня для убийственной миссии, думал так восстановить справедливость?

– Как-то ночью, когда мы пили, Тума рассказал мне о своей мечте, о космической программе. Я сперва смеялся над ним, но он был серьезен, он вцепился мне в воротник и клялся, что это сбудется. Раньше я считал, что он – тот, кто нужен нашей стране, понимаешь? Мы еще не стали циничными. Он тогда еще верил, что кормить нужно не только желудки граждан, но и души. Тума верил в науку, в любознательность, верил книгам. Он напомнил мне тебя. И поэтому я назвал ему твое имя, Якуб. В тот момент это было неизбежно для нас обоих. И совсем не ради того, чтобы наказать или вознаградить тебя. Это был ответ зову космоса. Тума дал тебе возможность выбора. Как я и ожидал, ты решился сделать нечто великое.

– Ничего я не сделал. Я должен был жить той жизнью, которую знал. Настоящей. А ты всегда был ущербным и полным ненависти. Ты позволил моему отцу победить, позволил ему сломать жизнь нам обоим.

– Хм, – сказал он, – да, это отчасти верно. Но ты со всем справился, Якуб. Пусть миссия провалилась, теперь страна верит, что мы способны добиться успеха. А видел бы ты свои похороны. Весь город бурлил, я его никогда таким не видел. Почтить твою память съехались высокие гости со всего мира. И вот ты вернулся – не представляю как. Не знаю, через что тебе пришлось пройти, но ты здесь, и мы можем вернуть тебя стране. Герой возвращается. Все с ума сойдут, Якуб. Ты будешь их королем. И что бы ты, по-твоему, ни потерял, ты вернешь это тысячекратно.

Я представил все это. Газетные заголовки, новости, интервью, все, чего я ждал по возвращении, но обостренное до грани безумия, плюс бесконечные вопросы о том, как такое возможно и что меня привело назад. Но означает ли мое воскресение, что Ленка вернется? Покоя ей больше не будет.

Нет. Я не мог на это пойти. Я отдал им все. Они не могут требовать большего.

– Этому не бывать, – сказал я. – Я останусь мертвым. Я заслужил.

– Ты уверен?

– Уверен. Я хочу пожить спокойно.

– Что ж, думаю, для меня это не имеет значения. Мой суд через месяц. Если только не решу бежать из страны, а я об этом подумываю. Пожить для себя на Карибах, в покое и тишине. В любом случае, Якуб, мне кажется, для нас обоих главные в жизни миссии завершены.

– Что было твоей?

– Кучей денег помогать демократии.

– Ты вор.

– Да, я стал вором.

– Что ты теперь думаешь о моем отце? Ты больше не можешь считать себя лучше его. Что скажешь о боли, которую причинил, когда мстил умершему, о людях, чьи жизни разрушил по пути? В чем смысл всего этого?

– Можно, я покажу тебе кое-что? Это недалеко.

– Я никуда с тобой не пойду.

– Не глупи, Якуб. Я наблюдал, как ты рос. Я не сделаю тебе ничего плохого.

Что еще оставалось делать? Я не хотел, чтобы эта встреча заканчивалась, чтобы уходил этот человек, знавший меня, последний обломок моей жизни до миссии. Я прошел вслед за ним по поросшей травой лужайке и между деревьями, мы опять оказались в городе, и водитель в костюме открыл дверцу черного «БМВ». Мы уселись на кожаные сиденья, Зайиц предложил стакан виски, и я выпил залпом, без пауз. Предавал ли я память дедушки, сидя рядом с этим человеком, разговаривая с ним?

Он не мог винить меня за желание разобраться и понять каждую крупицу тех событий, что меня сюда привели. Сиденье холодило спину, и я подлил себе еще виски, думая, каково каждый день жить среди такой роскоши, превращая ее в барьер, щит от ужасов обыденной жизни. Зайиц меня изучал, а я спустя все эти десятилетия до сих пор беспокоился, что он может легко прочесть мои жесты испуганного ребенка.

Мы подъехали к дому в Нове-Месте. Шофер распахнул дверцу, и я оказался перед витриной магазина деликатесов. Здание было восьмиэтажное, выстроенное при старой республике, еще до войны и проектов коммунистического жилья. Человек-Башмак жестом пригласил меня через парадный вход, вверх по лестнице. Там он вытащил из кармана связку ключей и открыл железную дверь. Она скрипнула, я заметил на ней глубокие царапины.

Я еще колебался, а Зайиц уже вошел внутрь. Окна были закрыты черной бумагой, оставляя комнату в глубокой тени. Что-то щелкнуло, и комнату озарил свет лампы. Человек-Башмак стоял у заляпанного кровью письменного стола с отсутствующими ящиками. На столе были только лампа, маленькая, с поржавевшим основанием и резким агрессивным светом, и зеленая папка, а другой предмет мебели – деревянный стул, весь в глубоких порезах и с остатками липкой ленты на спинке и ножках – стоял у завешенных черным окон. Перед ним на пыльном каменном полу находился артефакт из моей жизни. Железный башмак.

– Он настоящий? – спросил я.

– Когда я встречался с твоим отцом, подвал, где обычно пытали, обрабатывали от крыс. И тайная полиция вышвырнула нескольких мелких бюрократов из кабинетов, устроив там временные камеры. Нельзя допускать, чтобы паразиты мешали допросам.

– Это было здесь?

– В этой комнате. Ноги твоего отца ступали по этому полу. Разумеется, к тому времени, как я купил это здание, тут опять устроили уютный офис. Я воссоздал эту комнату такой, как я ее помню. Не волнуйся, кровь не настоящая. Но башмак, я думаю, ты узнаешь.

Я представил себя девятнадцатилетним, еще с юношески-округлыми щеками. Люди, которых я никогда не видел и с кем ни разу не говорил, врываются в мою университетскую аудиторию и уводят меня. Эта комната, зачерненный мир за этими окнами отделяют меня, словно брошенная на крышку гроба земля. Истязают меня, причиняют мне боль с полной убежденностью в том, что они на верной стороне истории, на моральной стороне человечества. Мой отец зарабатывал этим на жизнь, и это давало нам возможность жить в хорошей квартире, хорошо одеваться и хранить припрятанные записи Элвиса в тайнике.