Морской Ястреб - Рафаэль Сабатини

— А тем временем, — напомнила Розамунда, — я стану вашей женой.

Оливер улыбнулся.

— Вы всё ещё боитесь западни. Христиан мусульманский брак ни к чему не обязывает. Я же не буду настаивать на своих правах. Наш брак — предлог, чтобы оградить вас от посягательств, пока вы находитесь здесь.

— Но как могу я положиться на ваше слово?

— Как? — Оливер растерялся. — У вас есть кинжал.

Розамунда задумчиво взглянула на сверкающий клинок.

— А наш брак? — спросила она. — Каким образом он свершится?

Оливер объяснил, что по мусульманскому закону надо в присутствии свидетелей объявить о браке кади[33]или тому, кто стоит выше него. Не успел он закончить, как внизу послышались голоса и замелькал свет факелов.

— Это Асад со своим отрядом! — воскликнул он срывающимся голосом. — Итак, вы согласны?

— А кади? — спросила Розамунда, из чего Оливер заключил, что она приняла его предложение.

— Я ведь говорил о кади или о том, кто выше его. Сам Асад будет нашим священником, а его стража — свидетелями.

— А если он откажется? Он обязательно откажется! — воскликнула Розамунда и в волнении сжала руки.

— Я и спрашивать его не стану. Поймаю врасплох.

— Но ведь… это разозлит его. Он непременно догадается, что его провели, и отомстит вам.

— Я уже думал об этом, но другого выхода нет. Если мы проиграем, то…

— У меня есть кинжал, — бесстрашно заявила Розамунда.

— Ну а для меня остаётся верёвка или сабля, — добавил Оливер. — Возьмите себя в руки. Они идут.

Дверь распахнулась, и на террасу вбежал испуганный Али.

— Господин мой, господин мой! Асад вернулся с целым отрядом воинов!

— Ничего страшного, — спокойно ответил Сакр аль-Бар, — Всё будет хорошо.

Торопясь проучить своего взбунтовавшегося лейтенанта, паша взбежал по лестнице и ворвался на террасу. За ним следовала дюжина янычар в чёрных одеяниях. Их обнажённые сабли в свете факелов отбрасывали кроваво-красные блики.

Паша резко остановился перед Сакр аль-Баром, величественно скрестив руки на груди.

— Я вернулся, — произнёс он, — применить силу там, где бессильна доброта. Но я не перестаю молить Аллаха, чтобы он осветил светом мудрости твой помрачённый рассудок.

— И Аллах услышал твои молитвы, господин мой, — сказал Сакр аль-Бар.

— Хвала Всемудрому! — радостно воскликнул Асад. — Где девушка? — И он протянул руку.

Оливер подошёл к Розамунде, взял её за руку, словно собираясь подвести к паше, и произнёс роковые для Асада слова:

— Во имя Аллаха и пред его всевидящим оком, пред тобой, Асад ад-Дин, в присутствии свидетелей я беру эту женщину в жёны, блюдя милостивый закон Пророка всемудрого и милосердного Аллаха.

Сакр аль-Бар замолк. Обряд свершился, прежде чем Асад успел догадаться о намерениях корсара. В смятении паша что-то прохрипел, его лицо побагровело, в глазах сверкнули молнии.

Ничуть не испуганный царственным гневом своего господина Сакр аль-Бар спокойно снял с плеч Розамунды шарф и набросил его ей на голову, скрыв её лицо от посторонних взглядов.

— Да иссохнет рука того, кто, презрев святой закон владыки нашего Мухаммеда, посмеет открыть лицо этой женщины. Да благословит Аллах этот союз и низвергнет в геенну всякого, кто попытается расторгнуть узы, скреплённые пред его всевидящим оком.

Слова корсара прозвучали веско и многозначительно. Слишком многозначительно для Асад ад-Дина. Янычары за спиной паши, словно борзые на сворке, с нетерпением ожидали приказаний. Но Асад молчал. Он стоял, тяжело дыша и слегка пошатываясь. Его лицо то бледнело, то заливалось краской, выдавая душевную бурю, борьбу гнева и досады с искренним и глубоким благочестием. Паша не знал, какому из этих чувств отдать предпочтение, а Сакр аль-Бар решил помочь благочестию.

— Теперь, о могущественный Асад, ты понимаешь, почему я не согласился уступить тебе свою пленницу. Ты сам часто и, конечно же, справедливо упрекал меня за безбрачие, напоминал, что оно неугодно Аллаху и недостойно истинного мусульманина. Наконец Пророк в милости своей послал мне девушку, которую я смог взять в жёны.

Асад опустил голову.

— Что написано в Книге Судеб, то написано, — сказал он тоном человека, который старается сам себя убедить. Затем воздел руки к небу и объявил: — Аллах велик! Да исполнится воля его!

— Аминь, — торжественно произнёс Сакр аль-Бар и в душе вознёс страстную благодарственную молитву своему собственному давно забытому богу.

Паша помедлил, словно желая что-то сказать, затем повернулся спиной к корсару и махнул рукой янычарам.

— Ступайте, — отрывисто приказал он и следом за ними вышел на лестницу.

Фензиле ещё не успела отдышаться от быстрой ходьбы, когда, стоя рядом с Марзаком у забранного решёткой окна, увидела, как разгневанный Асад возвращается после первого посещения Сакр аль-Бара.

Она слышала, как паша громовым голосом позвал начальника охраны Абдула Мохтара, видела, как отряд его янычар собирается во дворе, освещённом белым сиянием полной луны и красноватым светом факелов. Когда янычары под предводительством самого Асада покинули двор, Фензиле не знала — плакать или смеяться, горевать или радоваться.

— Свершилось! — крикнул Марзак, вне себя от радости. — Франкский пёс дал отпор паше и погубил себя. Этой ночью с Сакр аль-Баром будет покончено. Хвала Аллаху!

Фензиле не разделяла восторга сына. Разумеется, Сакр аль-Бар должен пасть, и пасть от меча, ею же отточенного. Но уверена ли она, что сразивший его меч не отскочит и не ранит её самое? Вот вопрос, на который она пыталась найти ответ. При всём стремлении ускорить погибель корсара, Фензиле тщательно взвесила все возможные последствия этого события. Она не упустила и того обстоятельства, что неизбежным результатом падения Сакр аль-Бара будет приобретение Асадом франкской невольницы. Но она была готова заплатить любую цену, лишь бы раз и навсегда устранить соперника Марзака, что, в сущности, говорило о её способности к материнскому самопожертвованию. Теперь же она утешала себя тем, что с падением Сакр аль-Бара ни она сама, ни Марзак не будут больше нуждаться в особом влиянии на пашу и смогут не бояться появления в его гареме молодой жены. Одной рукой не сорвать всех плодов с древа желаний, и, радуясь исполнению одного, приходится оплакивать утрату остальных. Тем не менее в самом главном она выиграла.

Предаваясь этим мыслям, Фензиле ожидала возвращения Асада, почти не обращая внимания на шумную радость и самовлюблённую болтовню своего отпрыска, которого отнюдь не интересовало, какой ценой матери удалось убрать с его дороги ненавистного соперника. Всё случившееся сулило ему только выгоду.