Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор

И только теперь Фридрих Вильгельм впервые усомнился в «своем» императоре. Разве все эти годы тот не обманывал его самым бессовестным образом? Разве подтверждения императором прав короля на Юлих и Берг не были всего лишь ловким ходом? Разве его, Фридриха Вильгельма, не одурачили ради признания им «Прагматической санкции»? С горечью говорил он австрийскому послу: «Мне хотят выдать белое за черное, а черное — за белое… Но теперь я вижу ясно: в Вене не выполняют тайный договор со мной, и я оказываюсь с пустыми руками. Это выглядит так, как будто в Вене перестали уважать добросовестность… Но возможно, придет время и император раскается в том, что так больно ранил своего лучшего друга…»

Новым австрийским послом, сменившим Зекендорфа, стал некий князь Лихтенштейн. Благодаря ему и обнаружилось самое худшее. Лихтенштейн уснащал свою речь теми самыми «грубыми» выражениями, про которые Зекендорф писал в Вену. И Фридрих Вильгельм понял: все его спонтанные высказывания, все доверительные частные письма, написанные им Зекендорфу, немедленно передавались графом в Вену — «грубые» слова были его собственными. Король-солдат стонал, но ничего изменить уже не мог. На своей груди он пригрел змею.

5 октября 1733 г. в Вене подписали предварительный мир между империей и французами. Германия при этом навсегда теряла все права на Лотарингию. Фридриха Вильгельма об этом событии даже не известили. Не сочли в Вене нужным сообщить Фридриху Вильгельму и о браке между Марией Терезией и герцогом Францем Лотарингским — его прусский король должен был в конце концов признать будущим германским императором (как того требовала «Прагматическая санкция»). Фридрих Вильгельм, к тому времени кое-как поставленный на ноги врачебным искусством профессора Гофмана из Галле, сначала просто не желал всему этому верить. И тогда, в момент сильнейшего разочарования, прорвалось все, что годами копилось у него на душе: «Император относится ко мне и ко всем курфюрстам так, словно мы для него какой-то сброд! — Потоки слез катились по щекам короля. — Ведь я ни в чем не виноват перед ним! — И после длинной паузы король добавил: — Я попробовал вспомнить еще раз, не имел ли я хотя бы единственной мысли, которая могла бы задеть императора и его интересы. Только как бы я ни проверял себя, ничего найти не могу…»

В первые месяцы 1736 г. король работал как одержимый. Ему хотелось наверстать упущенное за время болезни и утопить в заботах свое горе. Но разочарование продолжало томить его душу. 2 мая 1736 г., во время торжественного приема, где присутствовали кронпринц и все генералы, Фридрих Вильгельм вдруг кивнул в сторону сына и сказал: «Вот кто отомстит за меня».

Довольно. Сердце кровью обливается у того, кто должен рассказывать об истории дипломатии и внешней политики Фридриха Вильгельма. У последнего циника не хватит духа продолжать описание фарса с простодушным политиком в главной роли. В последние четыре года правления Фридриха Вильгельма I не произошло ничего примечательного. Никто его не боялся, все над ним смеялись, великие державы использовали смешные слабости короля, делавшие его предсказуемым для всех и «подкупным» для каждого. Вена, Лондон, Париж, Гаага и Дрезден видели в нем мячик для игр европейской политики. О его потрясающей старомодности и полном несоответствии циничным маскарадам сочиняли анекдоты.

Фридрих Вильгельм I может претендовать на звание самого мирного монарха своей эпохи. Подданные и солдаты короля, охавшие под его палкой, не должны были проливать кровь из-за его тщеславия. Но «спасибо» ему за это никто не сказал. Людовик XIV, Карл XII, Петр I и Август Сильный, купавшиеся в крови своих народов, вошли в мировую историю триумфальным маршем. Фридрих Вильгельм, прозванный «королем-солдатом», стал ее посмешищем. Предполагал ли он в самом деле, что самый большой и самый любимый его враг, сын Фридрих, однажды предъявит миру счет за своего одураченного отца?

«Приказываю вам позаботиться о Фрице. Бог отблагодарит вас за это», — писал Фридрих Вильгельм 26 апреля 1715 г., отправляясь в померанский поход. С мыслью о сыне он вступил в бой за Штеттин.

Король-солдат долго не мог оправиться от смерти обоих сыновей, родившихся у Софьи Доротеи в 1707 и 1710 гг. Потеря первого сына, Фридриха Людвига, умершего в 1708 г., потрясла Фридриха Вильгельма до глубины души, ее он объяснял волей Всевышнего. Покорно он воспринял и смерть второго сына, Фридриха Вильгельма, — коварная болезнь унесла его в 1711 г. Стойкость ко всем детским болезням принцессы Вильгельмины, родившейся в 1709 г., его утешала мало. Согласно традициям Гогенцоллернов, унаследовать королевскую корону мог только сын.

Рождение маленького «Фрицхена» в январе 1712 г. сделало Фридриха Вильгельма самым счастливым отцом. Но страх потерять и этого мальчика владел им несколько лет. «Фрицхеном» король-солдат дорожил больше всего на свете: это был не только сын, но и наследник. От его существования зависело и дело всей жизни отца.

В течение десяти лет Софья Доротея рожала исключительно принцесс. Это были Фридерика Луиза (1714), Филиппика Шарлотта (1716), Софья (1719) и Ульрика (1720). Лишь в 1722 г. родился второй мальчик, получивший имя Августа Вильгельма. Король-солдат ликовал: теперь королевский дом был застрахован. Но все же он объявил «Фикхен», что хотел бы запрячь будущее «четверкой» сыновей. Его жене оставалось только сдаться. И неукротимая воля Фридриха Вильгельма позволила ему добиться своего: после того, как в 1723 г. родилась шестая принцесса по имени Амалия, в 1726 г. королева разрешилась принцем Генрихом, а в 1730-м, когда ей было уже 43 года, она родила принца Фердинанда. «Четверка» была готова.

И все же старший сын, кронпринц Фридрих, всегда оставался в глазах отца «первым номером». Не то чтобы Фридрих Вильгельм любил других детей меньше. Но Фриц оставался наследником королевского трона; со временем должность «наместника Божьего» в Пруссии должна была перейти ему.

Фридрих Вильгельм I разделял заблуждение всех отцов, видя в старшем сыне собственную реинкарнацию. Но вряд ли кто-либо из отцов имел столь же горячее желание создать из сына свое подобие, как король-солдат. Он не считал, что люди имеют право быть самими собой, не утруждал себя попытками уважать права другого человека и потому выдумал идеальный образ сына и наследника, являющийся не чем иным, как оттиском его собственной личности. Глядя на свое сокровище, он в принципе не хотел знать, что представляет собой его сын. Он думал лишь о том, каким тот должен быть. А на этот счет сомнений у короля не было: Фриц должен стать бравым солдатом, хорошим христианином, заботливым «наместником» Пруссии; он должен презирать модную ерунду, быть до мозга костей «германцем», радеть о «плюсах» государственного бюджета и плевать на бредни философствующих засранцев. Словом, он должен идти по стопам отца, увековечив дело и образ короля-солдата.

Но первые же меры, принятые Фридрихом Вильгельмом для воспитания своего сына, вошли в противоречие с его планами. До семилетнего возраста кронпринца воспитывала гугенотка, мадам Марта дю Валь де Рокуэлл, бежавшая из Франции в Берлин в 1685 г. Ее нежность и заботы Фридрих помнил всегда. (В 1737 г. он писал ей: «Я называю Вас матерью и надеюсь, что Вы позволите мне так Вас называть. Это имя принадлежит Вам в знак благодарности за заботы и труды, потраченные Вами за все годы. Уверяю Вас, я никогда этого не забуду! После моих родителей Вы — тот человек, которому я обязан больше всего».) Конечно, она разговаривала со своим питомцем исключительно по-французски. Французскими были первые звуки, дошедшие до его ушей, первые слоги, произнесенные его губами. Это был язык культуры, вызывавшей у его отца сильнейшее отвращение. А поскольку мать никогда не говорила с сыном ни на каких других языках, кроме французского и английского, а его любимая старшая сестра Вильгельмина едва ли знала хотя бы одно немецкое слово, в совершенстве владея французским, маленький Фриц с первых же дней жизни рос в мире, совершенно чуждом его отцу.