Проклятие ульфхеднара - Елена Счастная

Он успел прикрыть наготу свою и Рагны, которая смущённо жалась к его боку, ещё до того, как они попали под невольный взор Асвейг.

— Вам, вижу, тоже.

Вот же проворные какие: только недавно слышался за пиршественный столом легко узнаваемый голос скальда. А в другой миг глядь — а он уже с любимой под одеялом греется.

— Нет, нам как раз празднуется очень хорошо, — Лейви рассмеялся.

Пошуршал штанами, натягивая их, и потянулся к другой лавке: взять платье Рагны. Асвейг вновь к ним повернулась. Фюльгья сейчас выглядела очень по-человечески: раскраснелась, над губой поблескивали капельки пота, грудь ещё вздымалась от неровного дыхания, которое она пыталась унять поскорей. Одевшись, Рагна пригладила растрепавшиеся волосы. А Лейви встал чуть в стороне, давая ей простор, и неустанно ею любуясь. Совсем оправившись и собравшись, они, о чём-то перешёптываясь, вышли из дома. Найдут себе, небось, другое тёплое местечко.

Асвейг не стала больше медлить и размышлять надо всем, что произошло. Скинула ненавистное платье, которое поклялась себе больше никогда не надевать, а к Йолю обязательно сшить другое. Оставшись в одной нижней сорочке, она улеглась спать, скрывшись от струящегося во все возможные щели праздничного шума под подушкой.

Заснула крепко, не слышала даже, как помалу пришли ночевать и остальные, как стихли голоса. Утром пробудилась раньше всех, утомлённых гуляниями до утра. Бросила короткий взгляд в тот угол, где спали Ингольв с Хельгой — и снова в груди кольнуло воспоминанием о его словах, произнесённых в густой темноте. Она быстро оделась и вышла во двор. Неспешно, позёвывая, прошлась вдоль моря, наблюдая, как разгорается небо бледным пурпуром. Из рваных, растянутых ветром на полосы облаков сыпал мелкий снег, сизые громады гор будто бы тихо вздыхали извергая дыхание-туман. После Асвейг сходила за водой для умывания, ополоснула лицо, ледяными струями смывая остатки сонливости. В полной тишине, стоя под навесом и глядя, как мало-помалу начинают бродить вокруг сонные работники, расчесала волосы. А когда вернулась в дом, то оказалось, что мужчины-то уже разбрелись по делам: остались только женщины — готовить утренню к их скорому возвращению.

— Скорей бы уж людей своих забрал да и уехал отсюда, — послышался обрывок разговора Хельги с женой её брата Льюва. — Мало было народу от него бед, так ведь не стесняется ещё и на вейцлу ехать, последнее забирать.

Асвейг подошла ближе, прислушиваясь.

— Неужто считаете, что Фадир во всех бедах виноват? — спросила осторожно, стараясь влезть в разговор как можно мягче.

Хельга покосилась на неё, не желая отвечать, а вот Инге откликнулась с живостью.

— Так конечно! Он богов разгневал своей несправедливостью, обманом своим, — затараторила приглушённо. — Когда столько жизней положил ради своей жадности. Когда Радвальда Белая Кость убил вопреки исходу хольмганга. Да и оклеветал его. Давно всем известно, что жена его и дочь живы себе, здоровы.

— Так где же они тогда? — как бы невзначай поинтересовалась Асвейг. — Почему никто их ещё не нашёл?

— Так никто против Фадира идти не хочет, — хмыкнула, не выдержав, Хельга. — У него покамест самое большое войско. Иначе не был бы он конунгом. Да и женщин его охраняют, говорят, строго. Хотя вот слышала, что замуж он Диссельв надумал выдать. Кто тот жених, никто не сознаётся. Но не век же ей в девках сидеть.

— Так где же их искать теперь? — Асвейг подала хозяйке полотенце, когда та неосторожно пролила на себя воду, увлекшись рассказом. — Они ведь наверняка под другими именами скрываются.

— Знамо, под другими, — Хельга вытерла руки. — А живут, говорят, они с матерью на побережье в той стороне, как в Свитьод плыть. Хутор там небольшой, родичи там живут Фадира. Дальние.

Асвейг покивала, размышляя. Уж почти и не скрывался конунг, позабыл, верно, об угрозе, когда Ингольв с земель его и Хакона пропал бесследно. Может, надеялся, что и не вернётся тот. И стало вдруг интересно, что будет, если народ доподлинно узнает, что жива и Диссельв, и мать её, из-за мнимой смерти которых Фадир в Скодубрюнне вторгся.

— А ты Ингольву о том рассказывала? — Асвейг снова взглянула на Хельгу, которая уже увлеклась готовкой и как будто позабыла о разговоре.

— Зачем ему говорить? Чтобы он в очередную опасность вляпался? — хозяйка передёрнула плечами.

— И так слышу я прекрасно, что он в поход летом на Фадира собирается. На сына его. Не глухая ведь. И не дурочка, чтобы ничего не понимать. Вон, и ты к чему-то готовишься, сейдкона. Всё ходишь куда-то с тем колдуном.

Распахнулась дверь, впустив в дом холодный вихрь. Почти загородив весь проём, показался в нём Ингольв. Оглядел всех притихших женщин издалека. Недобро и въедливо. И понятно стало вмиг — многое услышал из сказанного.

— Вышли все, — рявкнул. — Только ты, Асвейг, останься.

Хельга скривилась снова, но перечить мужу не стала. Быстро убрав котёл от очага, женщины подобрали подолы и выскочили во двор, боязливо проскочив мимо викинга. Тот проводил их взглядом и прошёл внутрь. Обогнул Асвейг, которая не знала даже, чего сейчас и ждать: то ли гнева, то ли очередного его порыва, от которых каждый раз разрывалось сердце.

— О женщинах Фадировых говорили? — буркнул Ингольв, скидывая куртку. — Давно я у Хельги выпытать что-нибудь о них хотел, да она всё молчала. А всего-то тебя к ней надо было подослать.

Он остановился напротив, склонив голову. Осторожно он коснулся разметавшихся по плечам Асвейг волос, скользнул вниз по лопатке, продирая дрожью до самого нутра.

— О них, — кивнула она, отстраняясь. — Все уж давно уверены, что те живы. И даже искать знают, где.

Викинг тихо усмехнулся и бросил протяжный взгляд вдаль. Отвернулся и прошёлся вдоль рядов лавок, о чём-то размышляя.

— Если их найти и под нос самому Фадиру сунуть, чтобы отпереться не смог… И на тинге народу показать, ради чего многие из из родичей, что в Гокстаде жили, померли… Это было бы только на руку. И никто тогда не отказался бы пойти со мной против них с Хаконом.

— Зима скоро, — напомнила Асвейг. — Теперь уж не успеть.

— Конечно, не успеть. Придётся ждать, — согласился Ингольв. — Но попытаться их отыскать я должен. Теперь только рот на замок и лишнего слова о том до лета лучше не говорить.

Фадир изволил освободить всех от своего присутствия только по окончании празднования Самайна, которое длилось ещё два дня, хоть и не так бурно. Скоро утихли и разговоры о нём, перестали со всех сторон колоть подозрительные взгляды: и чего приезжал-то? Молчаливое осуждение так и давило: люди понимали, что Ингольв вполне может навлечь на всех гнев конунга. Ни для кого не осталось незамеченным напряжение между ними. Но Ингольв и видел, что Фадира многие недолюбливают. А услышанное от Асвейг только подтвердило все слухи о людском недовольстве его решениями. И жгуче хотелось отправить поскорее кого-то за Диссельв и её матерью, чтобы привезли, чтобы не были голословными речи на грядущем весной тинге. Но после Самайна зима стремительно начала охватывать все земли. Затяжные снегопады вмиг похоронили дороги, затянулась льдом морская гладь — и только у самого берега ещё плескалась вода. Солнце словно остыло, только даря свет, но не балуя даже и малым теплом. А потому Кнут был очень благодарен, когда Ингольв позволил его сыновьям с семьями остаться зимовать всем в одном поместье. Так самый лютый холод, самые суровые заморозки можно пережить легче: когда есть и руки рабочие, и те, кто может на охоту сходить. Да, союзников было пока немного, но с чего-то всё начинается.