Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

Зато уж с Ксенией Нина отводила душу! Они пили привезенную испанцами риоху в гостиничном номере, у Ксении дома или часами сидели в каком-нибудь московском ресторане и говорили, говорили без умолку – про испанцев и чиновников, про Рогожин и про деньги, те невероятные деньги, которые однажды вошли в их жизнь как бы сами собой, установили свои законы и подарили новые ощущения. С некоторых пор Нина почти физически чувствовала, что у нее есть деньги, что она владеет мощной энергией и может направить ее, куда заблагорассудится, а у других такой энергии нет.

На самом же деле Нина быстро поняла, что они с Ксенией в этом бурном мире не одиноки: у них имелись единомышленники. Этих единомышленников, Ксениных коллег, Нина увидела очень скоро.

Как-то раз Ксения взяла ее вместе с собой на собрание независимых посредников, которые проживали в Москве, а усыновлениями, как и сама Ксения, занимались в Рогожине. Такие собрания проводились регулярно в одном из московских ресторанов. Тот факт, что Ксению начали туда приглашать, был исключительно важен для их общей карьеры: ее приняли в узкий круг, считали своей, а значит, ее мнение чего-то стоило, к ней решили прислушаться. Видимо, шестым чувством тертые бизнесмены угадали в Ксении серьезного конкурента, которого для общего блага разумнее было превратить в союзника и держать под контролем.

В ресторан Нина собиралась почти два часа: красила ногти, глаза, ресницы, перемерила одну за другой целую гору вещей – юбки, брюки, пиджаки. Ее любимая уличная мода для такого случая никак не годилась, а одеваться иначе Нине было не так просто. Большого зеркала в комнате не было, и, накинув на себя очередную одежку, она через всю квартиру бежала в прихожую. Нина понимала, для чего ее берут: неказистая с виду Ксения хотела, чтобы ее лишний раз увидели в обществе обаятельной культурной компаньонки.

– У тебя же модельная внешность, Нин, – говорила Ксения, когда Нина в очередной раз сомневалась, прилично ли надевать узкие в облипку штаны, короткую юбку, оголяющую длинные худые ноги, которых она с детства стеснялась, слишком яркое платье, джемпер с низким вырезом. – Тебе все идет, даже не сомневайся!

Особенно Нина стеснялась косметики. Мать с детства повторяла, что косметика делает женщину вульгарной, что красота должна быть естественной, и настоящие мужчины замечают в первую очередь скромных, ненакрашенных женщин. Тушь и тени для век – так казалось Нине – подчеркивали бледность ее кожи, делали старше, а первую в своей жизни губную помаду она купила на защиту диплома и с тех пор ни разу ею не пользовалась. Со временем помада прогоркла, приобрела запах свечного парафина, и ее пришлось выбросить.

Накануне встречи Нина специально купила все новое.

Она остановилась на строгих черных брюках, в которых когда-то принимала экзамены у студентов, серой водолазке, тонком замшевом пиджаке и яркой косынке, привезенной в прошлом году из Франции, куда Зою Алексеевну отправили на научную конференцию.

В маленьком уютном ресторане собралось в тот вечер шесть человек, считая Нину и Ксению. Расселись вокруг двух сдвинутых вплотную низеньких столиков, на которых горели свечи. Подали чай, кофе, песочное печенье с курагой, эклеры с домашним заварным кремом, кусочки вишневого штруделя в белой молочной подливке.

Нина заказала фисташковое мороженое и горячий шоколад.

Всех собравшихся она видела и раньше хотя бы по одному разу – в Рогожинском областном суде, в департаменте образования. Например, та противная французская пара, которую Нина когда-то в незапамятные времена встретила в Адином доме ребенка, принадлежала Алевтине, солидной даме, обладавшей достоинством парового катка. Ксения рассказывала Нине, что в прошлом Алевтина была завучем в элитной спецшколе, а потом, когда времена изменились, внезапно переквалифицировалась в бизнес-леди, занялась усыновлениями и с тех пор прикупила уже как минимум две квартиры: одну в центре Москвы, другую где-то в новом районе. Возле ресторана Алевтину поджидал бандитского вида квадратный джип, где слушал радио «Шансон» и читал газету ее личный шофер.

Напротив Алевтины сидел средних лет мужчина невысокого роста с совершенно гладкой шарообразной головой, круглым упитанным лицом и маленькими, до странности неподвижными глазами. Это был Роман, неприметный посредник уровня Ксении, с которым по необъяснимой причине тоже было принято считаться. Иногда, рассказывала Ксения, понять логику братства было затруднительно, хотя она, безусловно, существовала.

Сидящая напротив Нины миловидная женщина была, наоборот, очень подвижна, обаятельна и элегантна. Женщину звали Тамарой, она работала давно и успела заслужить в усыновительных кругах авторитет. Тамару Нина тоже видела в Рогожине раньше. Как-то раз весной они сидели бок о бок на скамеечке в сквере возле суда. К удивлению Нины, Тамара держала в руках букетик мимозы, как булгаковская Маргарита, и заговорила первой, хотя Нина была всего лишь переводчиком и общение с ней в правила не входило. У Тамары был певучий голос, говорила она неторопливо, с ленцой, с ужимкой, как будто сейчас вдруг встанет и отправится не в чиновничьи кабинеты за бумажками, а к себе в покои, где ее поджидает приятный гость, а горничная уже накрыла поздний завтрак.

Вся Тамара с головы до ног была выдержана в бежево-жемчужной гамме: английский бежевый в клеточку брючный костюм, жемчужно-серая блузка, нитка крупного жемчуга на шее и серебряные лаковые туфли на высоком каблуке.

– Я, Ниночка, – щебетала она после собрания, – тоже преподаю, представьте себе, – да-да, это мне Ксения рассказала, что вы преподаватель! Так вот, я в финансовой академии. Вообразите мою жизнь: целый день как белка в колесе, туда-сюда, туда-сюда! А сама – только и думаю о наших с вами иностранцах, о детях! Все мысли только о них. Ха-ха-ха!!!

Тамара произвела на Нину очень приятное впечатление еще тогда, на скамейке с мимозой. Глядя на ее круглые часики, на трогательные девичьи колечки, крошечные сережки, слушая мелодичный голосок, волей-неволей хотелось улыбнуться. Лицо у Тамары было приятное, ухоженное: гладкая кожа, умело нанесенный макияж ровных пастельных тонов. Трудно было предположить, что Тамара целыми днями, по ее выражению, «туда-сюда, туда-сюда». С виду она напоминала вовсе не преподавателя финансовой академии, тем более не посредника-усыновителя, а какого-нибудь модельера, дизайнера, светскую львицу.

Рядом с Тамарой сидела Регина Сергеевна, крашеная блондинка с низким хрипловатым голосом. В отличие от остальных членов братства, Регина показалась Нине простоватой, к тому же Нина сразу почувствовала, что от нее несет спиртным: за время их беседы она заказала себе как минимум три рюмки коньяка.

Однако, как потом объяснила Ксения, в любом вопросе мнение Регины было решающим.

Несмотря на давнюю и хроническую тягу к алкоголю, Регина считалась почетным членом Рогожинского братства независимых посредников. Без нее не обходилось ни одно собрание, серьезный разговор начинался лишь после того как вороной джип Регины тяжело затаскивал передние колеса на тротуар, шофер распахивал дверцу и, галантно поддерживая за руку, помогал ей выйти. У Регины был низкий голос, огромная барская шуба из чернобурки, в салоне ее автомобиля имелся целый небольшой бар: початая бутылка коньяка, бренди или виски, и, разъезжая по всяким делам, Регина Сергеевна то и дело отхлебывала поочередно из каждой бутылки.