Вампиры - Джон Стикли

– Когда тот вернулся, все лицо было в синяках, и он хромал.

– Пугу нравилось, когда ему причиняли боль? – тихо спросил отец Адам.

Даветт с удивлением посмотрела на него.

– Да. А откуда вы знаете?

Молодой священник пожал плечами и сказал всего лишь:

– Мне так показалось.

– А что с раной? – подавшись вперед, спросил Феликс.

– Да, та, на лбу, – нетерпеливо добавил Кот.

– От креста, – закончил Карл.

– От святого серебряного креста, – поправил отец Адам.

– Да.

– О да, его ранило! – с воодушевлением вспомнила Даветт. – По-настоящему, сильно…

Он корчился на шелковых простынях в огромной шикарной спальне, сооруженной в подвале, трясся от боли и отчаяния. И как его удержишь? Он же как ожившая бронзовая статуя, мышцы будто металл, и злоба, и ярость…

– СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ!! – орал он, и они пытались.

Да, Даветт с Пугом отчаянно пытались, но рана не переставала кровоточить. Из нее сочилась вязкая тяжелая вампирская слизь, выливалась толчками, в такт неровному мертвецкому пульсу. Всякий раз, когда в ране собиралась новая порция, монстр выл, охватив голову, раздирал простыни длинными когтями, рвал новенькую, сшитую на заказ шелковую рубаху на груди – или бил все вокруг.

И стены, и Даветт, и Пуга, слишком глупого или мазохистичного и потому не уворачивающегося. Первый раз ее сшибло на пол и покатило, когда зацепило всего лишь краем ладони. После Даветт внимательно присматривалась и быстро отходила, когда во лбу показывалась выпуклая линза собирающейся жижи, и вампир корчился от боли.

Но затем Даветт проворно шмыгала на постель и собирала жижу, чтобы та не покатилась вниз, к глазам. Если жижа попадала в них, Росс даже визжал в агонии!

Через три часа мучений Даветт вконец вымоталась и, хуже того, проголодалась. А еще горше разозлилась: и на несчастного увальня мазохиста Пуга, обожавшего быть битым, и на себя, непонятно зачем торчащую здесь, и на вампира, инфантильного злобного кретина, не понимающего, что всегда приходится платить по счетам.

Теперь Даветт видела по-другому терзавшего ее монстра и ликовала в своем презрении. Никакого соблазнения, гипнотического взгляда, Голоса. И кожа больше не идеально гладкая, а пестрая, морщинистая, мучнистая.

Кожа гниющего упыря.

Она видела столько фильмов, столько читала – и считала все пустыми фантазиями. Но вот он, пример, ярче и не придумаешь. Он не живой. Он – мертвец. Грязная больная гниль.

Подонок.

Росс дошел до того, что решил выпить аспирина – и это прозревшая Даветт нашла поразительно, смехотворно идиотским.

«Бессмысленная свинья, ты же мертв, к чему тебе аспирин?»

Но Даветт промолчала. Пуг принес пузырек, Росс, едва шевельнув пальцами, выдрал крышку и засыпал в глотку полдюжины белых сухих таблеток. Даветт отошла подальше, осмотрела комнату. Есть в этой сельской роскоши подходящий сосуд? Вокруг стен болван расставил много аляповатых ваз, но они слишком тяжелые. В конце концов она заметила сбоку на столике жутко изукрашенную дорогущую французскую лохань для умывания, деловито подтолкнула ее к краю, подхватила и понесла к Россу, застывшему, растопырившему в драные простыни когтистые пальцы, уставившемуся в потолок.

Страдающий недоумок.

Сперва он рыгнул, тело выгнулось, будто от электрического шока, а потом выблевал жутчайшую, смердящую, отвратительную гниль! Вот и сидящая в нем мертвечина, гнилая, тошнотворно сладкая, липкая, омерзительная желчь.

Даветт уронила лохань на ковер, отшатнулась, ее повело от вони.

– Росс, болван, ты же вампир! Тебе можно одну только кровь!

Глаза монстра закатились так, что почти скрылись зрачки, дугой выгнулась спина. Но затем он дернулся, приподнял голову. Глаза налились лютым, багровым, вылезли клыки. Он посмотрел на Даветт и прошипел:

– Да-а-а!

Она подумала, что сейчас умрет.

Рука Росса мелькнула, когтистые пальцы сомкнулись на предплечье Пуга, подтянули к пасти. Когда клыки рассекли артерии и брызнула кровь, Пуг закричал. Даветт тоже чуть не закричала, когда увидела, что вампир направил струю не в пасть, но на рану. Капли барабанили по лбу, растекались. А Пуг закатил глаза – не от боли, от экстаза.

И тогда вопль вырвался из са́мой души, и Даветт рухнула на пол, крича.

Кровь сработала. Рана не исцелилась целиком, но стянулась до небольшого отверстия. Оно еще источало прозрачную жижу, но вполне могло спрятаться под повязкой.

И боль уменьшилась. Не ушла целиком, но умалилась и больше не лишала вампира сил – но добавила жестокости.

Росс посмотрел ей в глаза, сказал, что она очень устала, измучилась и хочет спать и не проснется до завтрашней полуночи.

Так оно и случилось.

Он разбудил ее то ли Голосом, то ли мысленно приказал вставать. Даветт так и не поняла. Он был в дверях, подсвеченный со спины огнями коридора. Внизу смеялись, разговаривали. Их не двое. Больше.

Даветт не хотела спускаться.

– Росс, – пролепетала она.

– Одевайся. Прямо сейчас! Я вернусь за тобой, – приказал Голос.

Росс ушел. Она еще немного полежала в постели, сонно выбралась – избитая, изнуренная, вымотанная. Она давно не ела и слишком много спала. Ей хотелось умереть. Она не знала, сможет ли одеться.

«Я помогу», – предложил такой знакомый шелковистый голосок.

Даже в тусклом звездном свете, льющемся из окна на террасу, Китти казалась ослепительно прекрасной. Она сияла, черты такие четкие – но мягкие, походка ленивая, но грациозная, чувственная. Такая дружелюбная, теплая, так обрадованная видом Даветт…

И мертвая.

– Я помогу, – чуть ли не воркуя, пообещала она, подошла, коснулась вялых плеч подруги. – Я сделаю тебя прекрасной…

И да, она ухаживала за Даветт как за малым ребенком, уложила волосы и макияж и притом ни разу не включила свет. А Даветт стояла, садилась, поднимала руку, как приказано, и не могла плакать, протестовать, думать. Пусть делают что угодно.

Туалет закончился, Китти объявила подругу прекрасной, с чем согласился появившийся в дверях Росс. Оба взяли ее под руки и повели вниз по лестнице.

Там Даветт наконец сумела заговорить:

– Вы… вы собираетесь сделать меня вампиром?

Росс сатанински ухмыльнулся:

– Нет, моя дорогая. Мы заставим тебя наблюдать.

Они спустились вниз, зашли в парадную гостиную, полную веселящихся жертв. Пластик уже был расстелен.

Даветт будто из невообразимой дали наблюдала пиршество вампиров. Слишком много жути, исполненные смертного страха крики слишком пронзительны, и столько крови… невероятно, невозможно. Даветт стояла, не в силах двинуться, заговорить. Она реагировала только на Голоса. Она была не здесь.