Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории - Питер Акройд

Резня в Канпуре подала пример повстанцам Лакхнау. В 1857 году сэр Генри Лоуренс въехал в резиденцию в Лакхнау и попал в отчаянную ситуацию, где бездарное управление и глупая месть послужили причиной серьезных волнений. Английские войска были застигнуты местными силами врасплох и понесли большие потери. Индусы осадили резиденцию, но она была хорошо укреплена, и те, кто укрылся внутри, смогли отбить осаду.

Всюду, куда приходили англичане, за ними тянулся кровавый след. Индусов принято считать мятежниками и бунтовщиками, но если проводить параллели, то их, пожалуй, стоит сравнить с воинами Хереварда Уэйка, которые сражались за свои земли против норманнских захватчиков. Конечно, в то время эта аналогия не показалась бы никому убедительной или справедливой. Британская публика жаждала крови, и крымских жертв было недостаточно, чтобы удовлетворить ее тягу к насилию. В одном памфлете призывали безжалостно выслеживать и убивать индийских мятежников всех до единого: «Индия не будет в безопасности, пока жив хоть один человек». Англичане были готовы оставить за собой бесплодную пустошь и назвать это хорошим правлением. Один англичанин предлагал заставить осужденных индусов перед казнью лизать кровь тех, кого они убили или ранили, — «чтобы они покидали этот мир в твердой уверенности, что их мерзкие души переродятся в телах кошек и обезьян». Тысячи людей были повешены, искалечены, задушены и убиты множеством других способов. Кровь и раздробленные кости находили на дне многих местных колодцев. Вслед за главой разведывательной службы Генри Ходсоном мы можем сказать, что страна превратилась в «исходящее паром болото… где ползают скорпионы размером с молодых лобстеров, а мухи садятся людям на губы».

Потребовались месяцы кровавых репрессий и спорадических военных действий, прежде чем беспорядки удалось прекратить. Они не могли продолжаться вечно. Молодого офицера Джона Николсона отправили с подкреплением к британцам в Дели. В середине 1857 года англичане взяли штурмом Кашмирские ворота, Лахорские ворота и Кабульские ворота. Успешное наступление сменилось очередным кругом погромов, пьянства и резни. Было введено военное положение, во время которого расстреляли троих сыновей Бахадур Шаха. Лакхнау и Дели превратились в бесплодную пустошь.

Ост-Индскую компанию освободили от «административных обязанностей» (иными словами, захвата и разграбления страны), а ее полномочия передали королеве через секретаря по делам Индии и Совет. Таким образом, Индия и ее народ перешли под власть королевы Виктории, что было подчеркнуто присвоением ей титула императрицы Индии. Для управления страной учредили должность статс-секретаря Индии и собрали Совет из пятнадцати советников. В 1861 году индийская армия была объединена с английской.

Широко распространенное убеждение в том, что «высшая» держава, завоевав «низшую», непременно принесет с собой порядок, оказалось банальной пустой фантазией. Губернатор Мадраса сэр Томас Манро заявил в записке, составленной в 1824 году: «Мы должны рассматривать Индию не как временное владение, но как приобретение, которое необходимо будет постоянно поддерживать до тех пор, пока когда-нибудь в будущем туземцы Индии не расстанутся с большей частью своих суеверий и предрассудков и не станут достаточно просвещенными, чтобы сформировать и сохранить собственное действующее регулярное правительство». Надежды на новый мир рухнули. Оставшихся в живых повстанцев вытеснили в Непал, спорадические восстания в других регионах Индии быстро подавили. В июле 1859 года провели благодарственное богослужение и объявили: «Война окончена. Восстание подавлено». Мятеж удалось подавить и отодвинуть на неопределенный срок. Большая часть страны осталась лояльной. Феодалы по-прежнему держались отдельно от крестьян. Армейские мятежи не вышли за пределы Бенгалии. Князья были довольны, но у многих осталось неуютное ощущение, что на этот раз Британская империя явила миру свое черное сердце.

1855 год стал зенитом жизни средневикторианского общества. То было время, когда возродились англосаксонские исследования, когда Теннисон черпал вдохновение в эпосе о короле Артуре, а Пьюджин — в Средних веках. Все вглядывались в далекое прошлое в поисках общества, связанного в единое целое коллективной волей и всеобщим благочестием. Известные писатели того периода — Рёскин, Моррис, Карлейль и другие — ностальгически вспоминали феодальные и полуфеодальные времена, когда люди почитали власть и иерархию. Конечно, все это был миф, но этот миф имел большое значение. Сама жизнь имела значение. Жизнь была честной и настоящей. Возрождение «высокой церкви» Джона Кебла и Эдварда Пьюзи во многом напоминало о средневековой Англии. В предисловии к «Истории Англии» (History of England), опубликованной в 1848 году, Маколей говорит: «Я поведаю вам о том… как из благодатного союза порядка и свободы возникло процветание, подобного которому не найти в летописях человеческих дел». Однако Карлейль презрительно называл триумф конкурирующих предприятий и личных свершений «свиным процветанием». Ни одну эпоху прежде не наполняло столько энергии и столько сомнений.

Уолтер Баджот, никогда не упускавший случая высказаться на эти темы, говорил: «Во времена стремительных изменений, с которыми столкнулись сегодня люди, крайне важно сохранять преемственность с прошлым, с привычными обычаями и социальным кругом, в котором чувствуешь себя на своем месте». Разумеется, викторианцы говорили не только о Мэлори и средневековых монастырях, но во всем остальном они искали такого же постоянства, такой же безопасности и стабильности. На выставке Королевской академии художеств в 1855 году больше всего похвал заслужили картины, наполненные «энергией, страстью и чувством». Писательница Джордж Элиот, размышляя о Боге, бессмертии и долге — в некотором смысле Святой Троице этого времени, — «с ужасающей серьезностью провозгласила, что первое столь же непостижимо, сколь невероятно второе и сколь безусловно и абсолютно третье». И здесь мы снова можем представить себе солдата Крымской кампании, яростно рубящего саблей туман.

Образ семьи, восседающей за обеденным столом (обычно красного дерева), просуществовал вплоть до Эдвардианской эпохи. Обязательными атрибутами этой сцены были картины в рамах, стулья с обивкой, экраны или портьеры с бахромой, стол, покрытый скатертью, шкатулка с мелочами и горничная в переднике. Домашняя прислуга стала первой необходимостью. Сибом Раунтри, завершив свое исследование в Йорке, пришел к выводу: одно из важных отличий среднего класса от низшего заключалось в том, что в домах среднего класса держали хотя бы одну помощницу по хозяйству. Было принято делать визиты и приглашать на ужины, — когда луна стояла высоко, их называли вечерами. Гостеприимство считали общественным долгом, и на тех, кто не общался с соседями, смотрели косо. Встречая знакомых, в знак приветствия подавали им два пальца протянутой руки. Близким друзьям и членам семьи протягивали три пальца. Среди завсегдатаев хоровых обществ, просветительских кружков, социальных клубов и спортивных ассоциаций можно было встретить врачей, юристов, бухгалтеров, старших клерков, владельцев торговых предприятий, директоров компаний и гражданских чиновников. Это был, по сути, срез средней Британии, люди свободных профессий, собиравшиеся по разным поводам и готовые тратить деньги.