Халхин-Гол/Номонхан 1939 - Стюарт Голдмен

21 июня 1941 последний советский поезд с сырьем прошел на территорию оккупированной Польши. На следующее утро германская армия начала вторжение в СССР.

Историки предложили множество объяснений такого выбора Сталина. Но в многочисленной западной литературе по теме советско-германского пакта один фактор постоянно упускался из вида или серьезно недооценивался: восточно-азиатский политический компонент. Если Сталин имел возможность выбирать между союзом с Англией и Францией и союзом с Германией, несомненно, одним из факторов, склонивших Сталина в пользу договора с Гитлером, является Номонханский инцидент. Логика диктовала, что если бы Сталин выбрал антифашистский союз с западными демократиями, возникал серьезный риск войны с Германией. Даже если бы крупномасштабная советско-германская война не началась, Красная Армия была бы вынуждена сосредоточиться на западе. В этом случае Германия неизбежно вступила бы в союз с Японией, что придало бы Японии решимости атаковать уязвимый советский восточный фланг. Следовало избежать угрозы войны на два фронта. Выбор же Сталина в пользу договора с Германией позволил ему остаться в стороне от надвигающейся войны в Европе и решительно действовать против японских агрессоров у Номонхана, лишив Японию возможности заключить союз с Германией. В этом контексте советское решение в августе 1939 выглядит очевидным.

Если бы это утверждение, что конфликт у Номонхана повлиял на решение Сталина заключить пакт с Гитлером, базировалось только на таких косвенных доказательствах, то и тогда оно бы заслуживало внимания. Но есть и документальные подтверждения, ясно доказывающие, что Номонхан являлся фактором - и важным фактором - в советских политических расчетах летом 1939. В речи перед Верховным Советом 31 мая 1939 Молотов подчеркнул решимость Советского Союза защищать границы Монгольской Народной Республики как свои собственные, и предостерег японцев, сказав, что "было бы лучше для них прекратить провокации". Советская пресса молчала о боях у Номонхана так старательно, что первые официальные сообщения появились не ранее 26 июня, спустя полтора месяца после первых стычек. После этого, впрочем, тоже об инциденте писали довольно сдержанно и не на первых страницах советских газет. По словам редактора газеты 1-й армейской группы, Сталин лично запретил публиковать подробные сообщения о боях у Номонхана.

Похоже, что Номонханский инцидент был "неудобен" для Кремля. Серьезный конфликт с Японией мог поставить под угрозу переговоры с номинальным союзником Японии - Германией. Также он мог усилить сомнения у британцев и французов относительно возможности Красной Армии прийти им на помощь в случае войны с Германией. Сталин попытался нейтрализовать германскую угрозу, присоединившись к ней. Если соглашение с Гитлером будет реализовано, японская угроза перестала бы быть актуальной.

Есть свидетельства, подтверждающие, что Сталин был серьезно обеспокоен Номонханским инцидентом. Хотя он знал, благодаря усилиям Рихарда Зорге, что японская армия еще не готова к крупномасштабной войне против СССР, и власти в Токио пытаются избежать такого развития событий, он не мог быть уверен, что Квантунская Армия будет действовать разумно или повиноваться приказам из Токио. Разве японские офицеры не действовали без приказов из Токио в 1931 и 1937, начав военные кампании с далеко идущими последствиями?

После казалось бы, бесконечного периода дипломатической борьбы, в которой германская и советская стороны пытались выяснить "искренность" друг друга, Молотов наконец перешел к обсуждению конкретных вопросов в отношениях двух держав. И одним из первых он поднял вопрос о поддержке Германией японской агрессии против СССР. Когда германский посол Шуленбург попытался отклонить этот вопрос, Молотов стал настаивать, что Берлин должен доказать свою добрую волю не только на словах, но и на деле.

В описании этого разговора с Молотовым несколько дней спустя, Шуленбург упомянул следующее: "Наконец - и это кажется мне самым важным пунктом - Молотов потребовал, чтобы мы прекратили поддерживать японскую агрессию". 12 августа Астахов напомнил Молотову (как будто это было необходимо): "Кстати, перспектива привлечения Японии в германо-итальянский альянс остается резервным вариантом для Берлина в случае успеха нашего соглашения с Англией и Францией". Когда Молотов несколько дней спустя узнал, что Риббентроп уже готов немедленно лететь в Москву, чтобы заложить основания для окончательного улаживания советско-германских отношений, он спросил: "Как правительство Германии относится к идее заключить пакт о ненападении с Советским Союзом, и готово ли правительство Германии повлиять на Японию с целью улучшения советско-японских отношений и прекращения пограничных конфликтов".

Получив эти новости 16 августа Риббентроп немедленно приказал Шуленбургу сообщить Молотову и Сталину, что Германия готова заключить пакт о ненападении и "использовать свое влияние для улучшения советско-японских отношений". Молотов благосклонно отнесся к этому заявлению, о чем Шуленбург доложил в Берлин. После этого Риббентроп приказал Шуленбургу немедленно договорить о новой встрече с Молотовым, на которой Шуленбург должен объяснить необходимость действовать быстро в решении ситуации с Польшей и сообщить Молотову, что "мы согласны заключить пакт о ненападении, гарантировать сферы влияния и использовать свое влияние на Японию".

После этого обмена сообщениями Гитлер и Сталин понимали, что препятствий для заключения пакта больше нет. Два дня спустя Георгий Жуков начал свое наступление у Халхин-Гола. Еще через три дня Риббентроп прибыл в Москву и обменялся тостами со Сталиным и Молотовым за договор и "новую эру" в советско-германских отношениях.

Той судьбоносной ночью 23-24 августа, когда был подписан пакт о ненападении и разгромлена японская 6-я армия, Сталин, Молотов и Риббентроп обсуждали широкий спектр вопросов, касающихся советско-германских отношений. Чиновники из штаба Риббентропа сохранили содержание этого разговора в подробном меморандуме. Всего обсуждалось семь больших тем, и первой из них был вопрос советско-японских отношений. В тот момент события и в Москве и на поле боя у Халхин-Гола развивались в благоприятном для СССР направлении относительно решения Номонханского инцидента - что и отражено в ответе Сталина:

"Сталин ответил, что Советский Союз действительно желает улучшения отношений с Японией, но есть пределы его терпению относительно японских провокаций. Если Япония хочет войны, она может получить ее. Советский Союз не боится войны и готов к ней. Если же Япония хочет мира - тем лучше. Сталин считает полезной помощь Германии в улучшении отношений с Японией, но он не хочет, чтобы у японцев возникло впечатление, что эта инициатива исходит от Советского Союза."

Утверждение, что Советский Союз был готов к войне с Японией и не боялся ее, было некоторым преувеличением, хотя у Сталина определенно имелись основания для оптимизма относительно и ситуации на поле боя и общего стратегического баланса в Восточной Азии. Однако, интересно отметить, что, несмотря на военную и дипломатическую победу, которую СССР тогда одержал над Японией, Сталин все же хотел скрыть от Токио, что мирные инциативы исходят от Москвы, потому